живой
русской ре­чи, -- встречу
с Иваном Расторгуевым. Собрать несколько
человек
-- "любителей словесности".
В аудитории,
где
происходила
бы
встреча,
во
вступитель­ном
слове
профессор сказал бы так:
-- Уважаемые
коллеги,
друзья!
Я пригласил вас на эту
встречу вот
с
какой -- единственной
-- целью: просто
чтобы мы
послушали
одного из тех,
кого мы
называем
языкотвор­цем, хранителем
языка.
Собираются же
слушать
музыку!..
И
собираются,
и
внимательно
слушают
бесчисленных
кли­куш
с
гитарами... Я уже говорил и писал, почему эти... "лов­цы губок" привлекают к
себе внимание. Если
привлекает подделка,
значит, есть тоска по настоящему,
неподдельному.
Так
было,
так
есть.
Мы
очень
много
знаем,
мы
строим
невиданный Вавилон... Мы
оглушили себя треском машин,
воем сирен...
Мы, в
своем
упоении
цифрами,
полупроводниками,
схемами,
телевидением,
мы,
социологи, математики, нумизматики, мастера классической демагогии... мы уже
давно не слышим, как говорит наш народ. Послушайте же!
Еще в машине, когда ехали московскими улицами в уни­верситет, профессор
говорил Ивану:
-- Рассказать?.. Ну,
расскажи что-нибудь... О
себе.
Расскажи, как ты
собираешься детей учить. Почему непременно
надо учить. Расскажи, как ты обо
всем этом думаешь, -- по­лучится про жизнь.
-- Можно Нюра тоже выступит? -- попросил Иван.
-- Можно.
-- Нет, я не буду, -- воспротивилась Нюра. -- Я не умею.
-- Ну, посмотрим, как там будет... Только, Иван, дело-то в том, что это
вовсе не значит -- выступать. Надо рассказать, как умеешь... Понимаешь ли?
-- Все будет в порядке, -- заверил Иван.
А еще раньше, в тот же день, утром, у профессора
-- Сер­гея Федорыча и
его коллеги -- произошел серьезный разго­вор.
-- Почему? -- спросил Сергей Федорыч коллегу.
-- Потому, -- стал внятно, жестко, но не зло пояснять
лысый профессор,
--
что ты его
не знаешь. Не понимаешь. Не
чувствуешь,
выражаясь
дамским
языком. И не суйся ты в это дело. И не срамись: и себя подведешь, и парня...
поста­вишь в глупое
положение. Не
тот сегодня мужичок, Серега, не тот... И
фамилия
его
-- не Каратаев. Как ты еще не
устал от своего идеализма? Даже
удивительно.
--
Жалко, Лев Николаич помер
-- послушал
бы хоть. Тоже был
идеалист
безнадежный.
-- В отношении мужичка -- да, был идеалист.
--
Ну,
и
как же
его
фамилия?
Мужичка-то
нынешнего? Полупроводник
Шестеркин?
--
Не
знаю.
Я,
видишь
ли,
не
специалист
здесь, в
отличие от...
некоторых. Наверно, не Шестеркин, но
и не Каратаев.
И не Сивкин-Буркин. Не
смеши, Серега, народ честной, не смеши.
-- Посмотрим.
И вот вышел Иван на трибуну...
Профессор и Нюра сидели за столом. Лысый профес­сор -- в зале.
-- Уважаемые
товарищи! --
громко начал
Иван. -- Меня
Сергей Федорыч
попросил рассказать вам... как я думаю про жизнь. Я хорошо думаю, товарищи!
В зале засмеялись.
-- Я
родился
в
крестьянской семье... Нюра
--
тоже в
крестьянской.
Значит...
воспитывались там же,
то есть
в крестьянской
семье.
Я окончил
шесть классов, Нюра прихватила восьмилетку. За границей не были...
В зале опять засмеялись.
-- Что он делает? -- негромко спросил профессор Нюру.
Нюра, очень довольная, сказала:
-- Выступает. А что?
-- Я по профессии механизатор, тракторист. Норму...
-- А Нюра? -- спросили из зала. ..далее 

<ght -->