Как-то,
знаешь, понятия-то
какие!
Ска­жут:
своя
квартира
есть, а устраивает в гостиницу. И
тем
не объяснишь, и эта... вся
испсиховалась. Вся зеленая ходит. Вежливая и зеленая.
Яковлев засмеялся, а за ним, чуть помедлив, и Кондрашин усмехнулся.
С тем они и расстались, Яковлев пошел к себе, а Кондрашин сел за отчет.
Через час примерно Кондрашину позвонили. От "шефуни".
-- Дмитрий Иванович просит
вас зайти, -- сказал в
труб­ку безучастный
девичий голосок.
-- У него есть кто-нибудь? -- спросил Кондрашин.
--
Начальник отдела кадров, но
они уже заканчивают. После него просил
зайти вас.
-- Хорошо, -- сказал Кондрашин. Положил трубку, подумал:
не взять ли с
собой
чего, чтобы потом
не
бегать.
Поперебирал бумаги,
не
придумал что
брать... Надел пид­жак, поправил галстук, сложил губы трубочкой -- привыч­ка
такая, эти губы трубочкой: вид сразу становился дело­вой, озабоченный и, что
очень нравилось Кондрашину в других, вид человека,
настолько погруженного в
свои
мыс­ли,
что
уж и не
замечались за собой некоторые мелкие странности
вроде
этой
милой
ребячьей
привычки,
какую он
себе
подобрал,
--
губы
трубочкой,
и, выйдя
из
кабинета, широко и свободно пошагал по коридору...
Взбежал опять по лестнице на третий этаж, бесшумно, вольно, с удоволь­ствием
прошел по мягкой ковровой дорожке, смело
распахнул
дверь приемной,
кивнул
хорошенькой секретарше и вопросительно показал
пальцем
на
массивную дверь
"шефуни".
-- Там еще, -- сказала секретарша. -- Но они уже закан­чивают.
Кондрашин свободно опустился на
стул, приобнял ру­кой спинку соседнего
стула и легонько стал выстукивать пальцами по гладкому
дереву
некую мягкую
дробь. При этом сосредоточенно смотрел перед собой -- губы трубочкой,
брови
чуть сдвинуты к переносью
-- и
думал о секретарше и о том помпезном
уюте,
каким
издавна
окружают
себя
все
"шефы",
"шефуни",
"надшефы"
и
даже
"подшефы". Вооб­ще ему нравилась эта представительность, широта и неко­торая
чрезмерность обиталища "шефов", но, например, Долдон Иваныч напрочь не умеет
всем этим пользоваться: вместо того, чтобы в этой казенной роскоши держаться
просто,
доступно
и
со
вкусом,
он
надувается
как
индюк,
важничает. О
секретарше он подумал так: никогда, ни с ка­кой секретаршей он бы ни в жизнь
не
завел ни самого что ни
на есть пустого романа. Это тоже...
долдонство:
непремен­но
валандаться
с
секретаршами.
Убогость
это,
неуклюжесть.
Примитивность. И всегда можно погореть...
Дверь кабинета неслышно открылась... Вышел начальник отдела кадров. Они
кивнули друг другу, и Кондрашин ушел в дерматиновую стену.
Дмитрий
Иванович, "шефуня", был мрачноват с виду, горбился за
столом,
поэтому получалось, что он смотрит исподлобья. Взгляд этот пугал многих.
--
Садитесь,
-- сказал
Дмитрий Иванович. -- Читали? -- и
пододвинул
Кондрашину сегодняшнюю областную га­зету.
Кондрашин
никак
не
ждал, что "шефуня"
прямо с
этого и
начнет -- с
газеты.
Он
растерялся...
Мысли
в
голове
раз­летелись
точно
воробьи,
вспугнутые камнем. Хотел уж сов­рать, что не читал,
но
вовремя
сообразил,
что это хуже... Нет, это хуже.
--
Читал,
--
сказал
Кондрашин.
И
на короткое
время
сде­лал губы
трубочкой.
--
Хотел
обсудить
ее
до
того, как
послать
в редакцию,
но оттуда
позвонили --
срочно надо. Так
вышло, что не об­судил. Просил
их подождать
немного,
говорю:
"Мои
де­мократы мне
за это
шею намылят". Ни
в
какую. ..далее 

<ght -->