До третьих петухов

     Как-то  в  одной  библиотеке,  вечером,  часов  этак в шесть, заспорили
персонажи русской классической литературы. Еще когда библиотекарша  была  на
месте,  они  с  интересом  посматривали  на  нее  со  своих  полок -- ждали.
Библиотекарша напоследок поговорила с кем-то  по  телефону...  Говорила  она
странно, персонажи слушали и не понимали. Удивлялись.
     Да  нет,  --  говорила  библиотекарша,  --  я  думаю,  это пшено. Он же
козел... Пойдем лучше потопчемся. А? Нет, ну он  же  козел.  Мы  потопчемся,
так?  Потом пойдем к Владику... Я знаю, что он баран, но у него "Грюндик" --
посидим... Тюлень тоже придет, потом этот будет... филин-то...  Да  я  знаю,
что они все козлы, но надо же как-то расстрелять время! Ну, ну... слушаю...
     Ничего  не понимаю, -- тихо сказал некто в цилиндре -- не то Онегин, не
то Чацкий -- своему соседу, тяжелому помещику, похоже, Обломову.
     Обломов улыбнулся:
     -- В зоопарк собираются.
     -- Почему все козлы-то?
     -- Ну... видно, ирония. Хорошенькая. А?

Господин в цилиндре и Обломов

     Господин в цилиндре поморщился:
     -- Вульгаритэ.
     -- Вам все француженок подавай, -- с неодобрением сказал Обломов. --  А
мне глянется.
     С ножками -- это они неплохо придумали. А?
     Очень  уж...  того... -- встрял в разговор господин пришибленного вида,
явно чеховский персонаж. -- Очень уж коротко. Зачем так?
     Обломов тихо засмеялся:
     -- А чего ты смотришь туда? Ты возьми да не смотри.
     --  Да  мне  что,  в  сущности?  --  смутился  чеховский  персонаж.  --
Пожалуйста. Почему только с ног начали?
     -- Что? -- не понял Обломов.
     -- Возрождаться-то.
     --  А  откуда  же возрождаются? -- спросил довольный Обломов. -- С ног,
братец, и начинают.
     -- Вы не меняетесь, -- со скрытым презрением заметил Пришибленный.
     Обломов опять тихо засмеялся.
     -- Том! Том! Слушай сюда! -- кричала в трубку библиотекарша.
     -- Слушай сюда! Он же козел!
     У кого машина? У него? Нет, серьезно? -- Библиотекарша надолго  умолкла
-- слушала.
     -- А каких наук? -- спросила -- она тихо. -- Да? Тогда я сама козел...
     Библиотекарша  очень  расстроилась...  Положила трубку, посидела просто
так, потом встала и ушла. И закрыла библиотеку на замок.
     Тут персонажи соскочили со своих полок, задвигали стульями... В  темпе,
в  темпе! -- покрикивал некто канцелярского облика, лысый. -- Продолжим. Кто
еще хочет сказать об Иване-дураке? Просьба: не  повторяться.  И  --  короче.
Сегодня мы должны принять решение. Кто?

Некто канцелярского облика

     -- Позвольте? -- это спрашивала Бедная Лиза.
     -- Давай, Лиза, -- сказал Лысый.
     --  Я  сама  тоже из крестьян, -- начала Бедная Лиза, -- вы все знаете,
какая я бедная...
     -- Знаем, знаем! -- зашумели все. -- Давай короче!
     -- Мне стыдно, -- горячо продолжала  Бедная  Лиза,  --  что  Иван-дурак
находится вместе с нами.
     Сколько можно?! До каких пор он будет позорить наши ряды?
     -- Выгнать! -- крикнули с места.
     --  Тихо!  --  строго  сказал  Лысый конторский, -- Что ты предлагаешь,
Лиза?
     -- Пускай достанет справку, что он умный, -- сказала Лиза.
     Тут все одобрительно зашумели.
     -- Правильно!
     -- Пускай достанет! Или пускай убирается!...
     -- Какие вы, однако, прыткие, -- сказал огромный Илья Муромец. Он сидел
на своей полке -- не мог встать. -- Разорались. Где он  ее  достанет?  Легко
сказать...

Руки Ильи Муромца

     --  У  Мудреца. -- Лысый, который вел собрание, сердито стукнул ладонью
по столу. -- Илья, я тебе слова не давал!
     -- А я тебя не спрашивал. И спрашивать не собираюсь. Закрой хлебало,  а
то враз заставлю чернила пить. И промокашкой закусывать. Крыса конторская.
     --  Ну,  начинается!..  --  недовольно сказал Обломов. -- Илья, тебе бы
только лаяться. А чем плохое предложение: пускай достанет справку. Мне  тоже
неловко  рядом с дураком сидеть. От него портянками пахнет... Да и никому, я
думаю, не...
     -- Цыть! -- громыхнул Илья. -- Неловко ему. А палицей  по  башке  хошь?
Достану!
     Тут какой-то, явно лишний, заметил: -- Междоусобица.
     -- А? -- не понял Конторский.
     -- Междоусобица, -- сказал Лишний. -- Пропадем.
     --  Кто  пропадет?  --  Илья  тоже  не видел опасности, о какой говорил
Лишний. -- Сиди тут, гусарчик! А то достану тоже разок...
     -- Требую удовлетворения! -- вскочил Лишний.
     -- Да сядь! -- сказал Конторский. -- Какое удовлетворение?
     -- Требую удовлетворения: этот сидень карачаровский меня оскорбил.
     -- Сядь, -- сказал и Обломов. -- Чего с Иваном-то делать?
     Все задумались.
     Иван-дурак сидел в углу, делал что-то  такое  из  полы  своего  армяка,
вроде ухо.
     -- Думайте, думайте, -- сказал он. -- Умники нашлись... Доктора.
     -- Не груби, Иван, -- сказал Конторский. -- О нем же думают, понимаешь,
и он же еще сидит грубит. Как ты насчет справки? Может, сходишь возьмешь?
     -- Где?
     -- У Мудреца... Надо же что-то делать. Я тоже склоняюсь...
     --  А  я  не  склоняюсь!  --  бухнул опять Илья. -- Склоняется он. Ну и
склоняйся сколько влезет.
     Не ходи, Ванька. Чушь  какую-то  выдумали  --  справку...  Кто  это  со
справкой выскочил?
     Лизка? Ты чего, девка?!
     --  А  ничего  --  воскликнула Бедная Лиза. -- Если ты сидишь, то и все
должны сидеть? Не  пройдет  у  вас,  дядя  Илья,  эта  сидячая  агитация!  Я
присоединяюсь  к  требованию  ведущего: надо что-то делать. -- И она еще раз
сказала звонко и убедительно: -- Надо что-то делать!
     Все задумались. А Илья нахмурился.
     -- Какая-то "сидячая агитация", -- проворчал он. -- Выдумывает чего  ни
попадя. Какая агитация?
     --  Да  такая  самая!  --  вскинулся  на него Обломов. -- Сидячая, тебе
сказали. "Ка-ка-ая". Помолчи,  пожалуйста.  Надо,  конечно,  что-то  делать,
друзья. Надо только понять: что делать-то?
     --  И все же я требую удовлетворения! -- вспомнил свою обиду Лишний. --
Я вызываю этого горлопана (к Илье) на дуэль.
     -- Сядь! -- крикнул Конторский на Лишнего. -- Дело делать  или  дуэлями
заниматься?  Хватит  дурака  валять.  И так уж ухлопали сколько... Дело надо
делать, а не бегать по лесам с пистолетами. Тут все взволновались,  зашумели
одобрительно.
     -- Я бы вообще запретил эти дуэли! -- крикнул бледный Ленский.
     -- Трус, -- сказал ему Онегин.
     -- Кто трус?
     -- Ты трус.
     -- А ты -- лодырь. Шулер. Развратник. Циник.
     --  А  пошли  на  Волгу!  --  крикнул вдруг какой-то гулевой атаман. --
Сарынь на кичку!

Свара

     -- Сядь! -- обозлился Конторский. -- А то я те покажу "сарынь". Задвину
за шкаф вон -- поорешь там.
     Еще раз спрашиваю: что будем делать?
     -- Иди ко мне. Атаман, -- позвал Илья казака. -- Чего-то скажу.
     -- Предупреждаю, -- сказал Конторский,  --  если  затеете  какую-нибудь
свару... вам головы не сносить. Тоже мне, понимаешь, самородки.
     --  Сказать  ничего  нельзя!  --  горько  возмутился Илья. -- Чего вы?!
Собаки какие-то, истинный бог: как ни скажешь -- все не так.
     -- Только не делайте, пожалуйста, вид, -- с презрением  молвил  Онегин,
обращаясь  к  Илье  и  к казаку, -- что только вы одни из народа. Мы тоже --
народ.
     -- Счас они будут  рубахи  на  груди  рвать,  --  молвил  некий  мелкий
персонаж вроде гоголевского Акакия Акакиевича. -- Рукава будут жевать...
     --  Да  зачем же мне рукава жевать? -- искренне спросил казачий атаман.
-- Я тебя на одну ладошку посажу, а другой прихлопну.
     -- Все -- междоусобица, -- грустно  сказал  Лишний.  --  Ничего  теперь
вообще не сделаем. Вдобавок еще и пропадем.
     -- Айда на Волгу! -- кликнул опять Атаман. -- Хоть погуляем.
     --  Сиди, -- сердито сказал Обломов. -- Гуляка... Все бы гулять, все бы
им гулять! Дело надо делать, а не гулять.
     -- А-а-а, -- вдруг зловеще тихо протянул Атаман, -- вот кохо я искал-то
всю жизню Вот кохо мне надоть-то... -- И потащил из ножен саблю. -- Вот кому
я счас кровя-то пущу... Все повскакали с мест...
     Акакий Акакиевич птицей взлетел па свою полку, Бедная  Лиза  присела  в
ужасе  и  закрылась сарафаном... Онегин судорожно заряжал со ствола дуэльный
пистолет, а Илья Муромец смеялся и говорил:
     -- О-о, забегали?! Забегали, черти драповые?! Забегали!
     Обломов загородился от казака стулом и кричал ему, надрываясь:
     -- Да ты спроси историков литературы! Ты спроси!.. Я же хороший был!  Я
только лодырь беспросветный... Но я же безвредный!
     --  А  вот похлядим, -- говорил Казак, -- похляди-им, какой ты хороший:
хороших моя сабля не секеть.
     Конторский сунулся было к Казаку, тот замахнулся на него, и  Конторский
отскочил.
     -- Бей, казаче! -- гаркнул Илья. -- Цеди кровь поганую!
     И  бог  знает,  что  тут  было бы, если бы не Акакий Акакиевич. Посреди
всеобщей сумятицы он вдруг вскочил и крикнул:
     -- Закрыто на учет!
     И все замерли... Опомнились. Казак спрятал саблю.  Обломов  вытер  лицо
платком, Лиза встала и стыдливо оправила сарафан.
     --  Азия,  --  тихо  и  горько  сказал  Конторский.  -- Разве можно тут
что-нибудь сделать!
     Спасибо, Акакий. Мне как-то в голову не пришло -- закрыть на учет.
     -- Илья, у тя вина нету? -- спросил Казак Муромца.
     -- Откуда? -- откликнулся тот. -- Я же не пью.
     -- Тяжко на душе, -- молвил Казак. -- Маяться буду...
     -- А нечего тут... размахался,  понимаешь,  --  сказал  Конторский.  --
Продолжим. Лиза, ты чего-то хотела сказать...
     -- Я предлагаю отправить Ивана-дурака к Мудрецу за справкой, -- сказала
Лиза звонко и убежденно.
     --  Если  он  к  третьим  петухам  не  принесет справку, пускай... я не
знаю... пускай убирается от нас.
     -- Куда же ему? -- спросил Илья грустно.
     -- Пускай идет в букинистический! -- жестко отрезала Лиза.
     -- О-о, не крутенько ли? -- усомнился кто-то.
     -- Не крутенько, -- тоже жестко сказал Конторский. -- Нисколько. Только
так. Иван...
     -- Аиньки! -- откликнулся Иван. И встал.
     -- Иди.

Иван-дурак

     Иван посмотрел на Илью.
     Илья  нагнул  голову  и  промолчал.  И  Казак  тоже  промолчал,  только
мучительно  сморщился и поискал глазами на полках и на столе, -- все, видно,
искал вино.
     -- Иди, Ванька, -- тихо сказал Илья. -- Ничего не сделаешь. Надо  идти.
Вишь, какие они все... ученые. Иди и помни: в огне тебе не гореть, в воде не
тонуть... За остальное не ручаюсь.
     -- Хошь мою саблю? -- предложил Казак Ивану.
     -- Зачем она мне? -- откликнулся тот.
     -- Иван, -- заговорил Илья, -- иди смело -- я буду про тебя думать. Где
тебя пристигнет  беда...  Где  тебя  задумают  погубить,  я крикну: "Ванька,
смотри! "
     -- Как ты узнаешь, шо ехо пристихла беда? -- спросил Казак.
     -- Я узнаю. Сердцем учую. А  ты  мой  голос  услышишь.  Иван  вышел  на
середину  библиотеки,  поклонился  всем  поясным поклоном... Подтянул потуже
армячишко и пошел к двери.
     -- Не поминайте лихом, если где пропаду, -- сказал с порога.
     -- Господь с тобой, -- молвил Обломов. -- Может, не пропадешь.
     -- Придешь со справкой, Иван, -- взволнованно сказала  Лиза,  --  я  за
тебя замуж выйду.
     --  На  кой ты мне черт нужна, -- грубо сказал Иван. -- Я лучше царевну
какую-нибудь стрену...
     -- Не надо, Иван, -- махнул рукой Илья, -- не связывайся. Все они... не
лучше этой вот.
     -- Показал  на  Лизу.  --  На  кой  ляд  тебе  эта  справка?!  Чего  ты
заегозила-то? Куда вот парню... на ночь глядя! А и даст ли он ее справку-то,
ваш Мудрец? Тоже небось сидит там...
     --  Без  справки  нельзя,  дядя  Илья, -- решительно сказала Лиза. -- А
тебе, Иван, я припомню, что отказался от меня. Ох, я те припомню!
     -- Иди, иди, Иван, -- сказал  Конторский.  --  Время  позднее  --  тебе
успеть надо.
     -- Прощайте, -- сказал Иван. И вышел.

x x x

     И пошел он куда глаза глядят.
     Темно  было...  Шел он, шел -- пришел к лесу. А куда дальше идти, вовсе
не знает. Сел на пенек, закручинился.
     -- Бедная моя головушка, -- сказал, -- пропадешь ты. Где  этот  Мудрец?
Хоть бы помог кто. Но никто ему не помог.
     Посидел-посидел Иван, пошел дальше.
     Шел,  шел, видит -- огонек светится. Подходит ближе -- стоит избушка на
курьих ножках, а вокруг кирпич навален, шифер, пиломатериалы всякие.
     -- Есть тут кто-нибудь? -- крикнул Иван.

Баба-Яга

     Вышла на крыльцо Баба-Яга... Посмотрела на Ивана спрашивает:
     -- Кто ты такой? И куда идешь?
     -- Иван-дурак, иду к Мудрецу за справкой, -- ответил Иван. -- А где его
найти, не знаю.
     -- Зачем тебе справка-то? -- Тоже не знаю... Послали.
     -- A-a... -- молвила Баба-Яга. -- Ну заходи, заходи... Отдохни с дороги
Есть небось хочешь?
     -- Да не отказался бы...
     -- Заходи.
     Зашел Иван в избушку.
     Избушка как избушка, ничего такого. Большая печка, стол, две кровати...
     -- Кто с тобой еще живет? -- спросил Иван.
     -- Дочь. Иван, -- заговорила Яга, -- а ты как дурак-то --  совсем,  что
ли, дурак?
     -- Как это? -- не понял Иван.
     --  Ну, полный дурак или это тебя сгоряча так окрестили? Бывает, досада
возьмет -- крикнешь: у, дурак! Я вон на дочь иной раз  как  заору:  у,  дура
та'кая1  А  какая  же она дура? Она у меня вон какая умная. Может, и с тобой
такая история; привыкли люди;  дурак  и  дурак,  а  ты  вовсе  не  дурак,  а
только... бесхитростный. А?
     -- Не пойму, ты куда клонишь-то?
     --   Да   я  же  по  глазам  вижу:  никакой  ты  не  дурак,  ты  просто
бесхитростный. Я как только тебя увидала, сразу подумала: "Ох, и талантливый
парень! " У тебя же на лбу написано: "талант". Ты хоть сам-то  догадываешься
про свои таланты? Или ты полностью поверил, что ты -- дурак?
     --  Ничего  я не поверил! -- сердито сказал Иван. -- Как это я про себя
поверю, что я -- дурак?
     -- А я тебе чего говорю? Вот люди, а!.. Ты строительством  когда-нибудь
занимался?
     -- Ну, как?.. С отцом, с братьями теремки рубили... А тебе зачем?
     --  Понимаешь,  хочу  коттеджик  себе построить... Материалы завезли, а
строить некому. Не возьмешься?
     -- Мне же справку надо добывать...
     --  Да  зачем  она  тебе?  --  воскликнула   Баба-Яга.   --   Построишь
коттеджик... его увидют -- ко мне гости всякие приезжают -- увидют
     --  сразу: кто делал? Кто делал -- Иван делал... Чуешь? Слава пойдет по
всему лесу.
     -- А как же справка? -- опять  спросил  Иван.  --  Меня  же  назад  без
справки-то не пустют.
     -- Ну и что? -- Как же? Куда же я?
     -- Истопником будешь при коттеджике... Когда будешь строить, запланируй
себе комнатку  в  подвале...  Тепло,  тихо, никакой заботушки. Гости наверху
заскучали -- куда? -- пошли к Ивану: истории разные слушать.  А  ты  им  ври
побольше...  Разные  случаи  рассказывай.  Я об тебе заботиться буду. Я буду
тебя звать -- Иванушка...
     -- Карга старая, --  сказал  Иван.  --  Ишь  ты,  какой  невод  завела!
Иванушкой  она  звать  будет. А я на тебя буду горб гнуть? А ху-ху не хо-хо,
бабуленька?
     -- А-а, -- зловеще протянула Баба-Яга, -- теперь я поняла, с  кем  имею
дело;  симулянт,  проходимец...  тип.  Мы  таких  --  знаешь, что делаем? --
зажариваем. Ну-ка, кто там?! -- И Яга трижды хлопнула в ладоши.  --  Стража!
Взять  этого  дурака,  связать  --  мы его будем немножко жарить. Стражники,
четыре здоровых лба, схватили Ивана, связали и положили на лавку.
     -- Последний раз спрашиваю,  --  еще  попыталась  Баба-Яга,  --  будешь
коттеджик строить?
     --  Будь  ты  проклята!  --  сказал  гордо  связанный  Иван.  -- Чучело
огородное... У тебя в носу волосы растут.
     -- В печь его! -- заорала Яга. И затопала ногами. -- Мерзавец! Хам!
     -- От хамки слышу! -- тоже заорал Иван. -- Ехидна! У тебя не  только  в
носу, у тебя на языке шерсть растет!.. Дармоедка!
     -- В огонь! -- вовсе зашлась Яга. -- В ого-онь!.. Ивана сгребли и стали
толкать в печь, в огонь.
     --  Ох,  брил  я  тебя на завалинке! -- запел Иван. -- Подарила ты мене
чулки-валенки!.. Оп-тирдарпупия! Мне в огне не гореть, карга! Так что я  иду
смело!  Только  Ивана  затолкали в печь, на дворе зазвенели бубенцы, заржали
кони.
     -- Дочка едет! -- обрадовалась Баба-Яга и выглянула в окно. -- У-у,  да
с женихом вместе! То-то будет им чем поужинать.
     Стражники тоже обрадовались, запрыгали, захлопали в ладоши.
     --  Змей  Горыныч  едет,  Змей  Горыныч  едет! -- закричали они. -- Эх,
погуляем-то! Эх, и попьем же! Вошла в избушку дочка  Бабы-Яги,  тоже  сильно
страшная, с усами.

Дочь Бабы-Яги

     -- Фу-фу-фу, -- сказала она. -- Русским духом пахнет. Кто тут?
     -- Ужин, -- сказала Баба-Яга. И засмеялась хрипло: -- Ха-ха-ха!..
     -- Чего ты? -- рассердилась дочка. -- Ржет, как эта... Я спрашиваю: кто
тут?
     -- Ивана жарим.
     -- Да ну? -- приятно изумилась дочка. -- Ах, какой сюрприз!
     --  Представляешь,  не  хочет,  чтобы  в лесу было красиво, -- не хочет
строить коттеджик, паразит.
     Дочка заглянула в печку... А оттуда вдруг -- не то плач, не то хохот.
     -- Ой, не могу-у!.. -- стонал Иван. -- Не от огня помру -- от смеха!..
     -- Чего это? -- зло спросила дочка  Бабы-Яги.  И  Яга  тоже  подошла  к
печке. -- Чего он?
     -- Хохочет?..
     -- Чего ты, эй?
     -- Ой, помру от смеха! -- орал Иван. -- Ой, не выживу я!..
     -- Вот идиот-то, -- сказала дочка. -- Чего ты?
     -- Да усы-то!.. Усы-то... Ой, господи, ну бывает же такое в природе! Да
как же ты с мужем-то будешь спать? Ты же замуж выходишь...
     -- Как все... А чего? -- не поняла дочка. Не поняла, но встревожилась.
     -- Да усы-то!
     -- Ну и что? Они мне не мешают, наоборот, я лучше чую.
     -- Да тебе-то не мешают... А мужу-то? Когда замуж-то выйдешь...
     --  А  чего  мужу?  Куда ты гнешь, дурак? Чего тебе мой будущий муж? --
вовсе встревожилась дочка.
     -- Да как же? Он тебя поцелует в темноте-то, а сам подумает:  "Черт  те
что:  солдат  не  солдат  и баба не баба". И разлюбит. Да нешто можно бабе с
усами! Ну, эти ведьмы!.. Ни хрена не понимают. Ведь  не  будет  он  с  тобой
жить,  с  усатой.  А  то  еще  возьмет да голову откусит со зла, знаю я этих
Горынычей. Баба-Яга и дочка призадумались.
     -- Ну-ка, вылазь, -- велела дочь.
     Иван-дурак скоро вылез, отряхнулся.
     -- Хорошо погрелся...
     -- А чего ты нам советуешь? -- спросила Баба-Яга. -- С усами-то.
     -- Чего, чего... Свести надо усы, если хочете семейную жизнь наладить.
     -- Да как свести-то, как?
     -- Я скажу как, а вы меня опять в печь кинете.
     -- Не кинем, Ванюшка, -- заговорила ласково дочь Бабы-Яги. --  Отпустим
тебя на все четыре стороны, скажи только, как от усов избавиться.
     Тут  наш  Иван  пошел  тянуть резину и торговаться, как делают нынешние
слесари-сантехники.
     -- Это не просто, -- заговорил он, -- это надо состав делать...
     -- Ну и делай!
     -- Делай, делай... А когда же я к Мудрецу-то попаду? Мне же  к  третьим
петухам надо назад вернуться...
     --  Давай так, -- заволновалась Баба-Яга, -- слушай сюда! Давай так: ты
сводишь усы, я даю тебе свою метлу, и ты в один миг будешь у  Мудреца.  Иван
призадумался.
     -- Быстрей! -- заторопилась усатая дочь. -- А то Го-рыныч войдет.
     Тут и Иван заволновался: -- Слушайте, он же войдет и...
     -- Ну?
     -- Войдет и с ходу сожрет меня.
     -- Он может, -- сказала дочь. -- Чего бы такое придумать?
     -- Я скажу, что ты мой племянник, -- нашлась Баба-Яга. -- Понял?
     --  Давайте,  --  понял  Иван.  --  Теперь  так: мой состав-то не сразу
действует...
     -- Как это? -- насторожилась дочь. -- Мы его счас наведем и наложим  на
лицо маску... Так? Я лечу на метле к Мудрецу, ты пока лежишь с маской...
     -- А обманет? -- заподозрила дочь. -- Мам?
     -- Пусть только попробует, -- сказала Баба-Яга, -- пусть только надует:
навернется с поднебесья -- мокрое место останется.
     --  Ну,  елки  зеленые-то!..  --  опять заволновался Иван; похоже, он и
хотел надуть. -- Ну что за народ! В чем дело? Хочешь с усами ходить? Ходи  с
усами,  мне-то  что! Им дело говорят, понимаешь, -- нет, они начинают тут...
Вы меня уважаете, нет?
     -- При чем тут "уважаете"? Ты говори толком...
     -- Нет, не могу, -- продолжал Иван  тараторить.  --  Не  могу,  честное
слово!  Сердце  лопнет.  Ну  что за народ! Да живи ты с усами, живи! Сколько
влезет, столько и живи.  Не  женщина,  а  генерал-майор  какой-то.  Тьфу!  А
детишки  народятся?  Потянется  сынок или дочка ручонкой: "Мама, а что это у
тебя? " А подрастут? Подрастут, их на улице начнут дразнить: "Твоя  мамка  с
усами,  твоя мамка с усами! " Легко будет ребенку? Легко будет слушать такие
слова? Ни у кого нету мамки с усами, а у него --  с  усами.  Как  он  должен
отвечать?  Да  никак  он  не  сможет  ответить, он зальется слезами и пойдет
домой... к усатой мамке...
     -- Хватит! -- закричала дочь Бабы-Яги. -- Наводи свой состав. Что  тебе
надо?
     --  Пригоршню  куриного  помета,  пригоршню  теплого навоза и пригоршню
мягкой глины -- мы накладываем на лицо такую маску...
     -- На все лицо? Как же я дышать-то буду?
     -- Ну что за народ! -- опять горько  затараторил  Иван.  --  Ну  ничего
невозможно...
     -- Ладно! -- рявкнула дочь. -- Спросить ничего нельзя.
     --  Нельзя!  --  тоже  рявкнул Иван. -- Когда мастер соображает, нельзя
ничего спрашивать! Повторяю: навоз, глина, помет. Маска будет  с  дыркой  --
будешь дышать. Все.
     --  Слышали?  --  сказала  Яга стражникам. -- Одна нога здесь, другая в
сарае! Арш!
     Стражники побежали за навозом, глиной и пометом.
     А в это самое время в окно  просунулись  три  головы  Змея  Горыныча...
Уставились  на  Ивана. Все в избушке замерли. Горыныч долго-долго смотрел на
Ивана. Потом спросил:
     -- Кто это?
     -- Это, Горыныч, племянник мой, Иванушка, -- сказала Яга. --  Иванушка,
поздоровайся с дядей Горынычем.
     --  Здравствуй,  дядя  Горыныч!  -- поздоровался Иван. -- Ну, как дела?
Горыныч внимательно смотрел на Ивана. Так  долго  и  внимательно,  что  Иван
занервничал.
     --  Да ну что, елки зеленые? Что? Ну -- племянник, ты же слышал! Пришел
к тете Ежке. В гости. Что, гостей будем жрать? Давай, будем гостей жрать!  А
семью  собираемся  заводить  --  всех детишечек пожрем, да? Папа называется!
Головы Горыныча посоветовались между собой.
     -- По-моему, он хамит, -- сказала одна.
     Вторая подумала и сказала: -- Дурак, а нервный.
     А третья выразилась и вовсе кратко: -- Лангет, -- сказала она.
     -- Я счас такой лангет покажу!.. -- взорвался от страха Иван.
     -- Такой лангет устрою, что кое-кому тут не поздоровится. Тетя, где моя
волшебная сабля? -- Иван вскочил с лавки и забегал по избушке --  изображал,
что ищет волшебную саблю. -- Я счас такое устрою! Головы надоело носить?! --
Иван  кричал  на  Горыныча, но не смотрел на него, -- жутко было смотреть на
эти три спокойные головы. -- Такое счас устрою!..
     -- Он просто расхамился, -- опять сказала первая голова.
     -- Нервничает, -- заметила вторая. -- Боится.
     А третья не успела ничего сказать: Иван остановился перед  Горынычем  и
сам тоже долго и внимательно смотрел на него.
     -- Шпана, -- сказал Иван. -- Я тебя сам съем.
     Тут первый раз прозвучал голос Ильи Муромца.

Илья Муромец

     -- Ванька, смотри! -- сказал Илья.
     --  Да  что  "Ванька",  что  "Ванька"!  --  воскликнул  Иван.  --  Чего
ванькать-то? Вечно кого-то боимся, кого-то опасаемся. Каждая гнида будет  из
себя...  великую  тварь  строить,  а тут обмирай от страха. Не хочу! Хватит!
Надоело! -- Иван и в самом деле спокойно уселся на лавку, достал  дудочку  и
посвистел маленько.
     -- Жри, -- сказал он, отвлекаясь от дудочки. -- Жрать будешь? Жри. Гад.
Потом поцелуй свою усатую невесту. Потом рожайте усатых детей и маршируйте с
имя. Он  меня,  видите  ли,  пугать  будет!..  Хрен  тебе! -- И Ванька опять
засвистел в свою дудочку.
     -- Горыныч,  --  сказала  дочь,  --  плюнь,  не  обращай  внимания.  Не
обижайся.

Змей Горыныч

     --   Но   он   же   хамит,  --  возразила  первая  голова.  --  Как  он
разговаривает?!
     -- Он с отчаяния. Он не ведает, что творит.
     -- Я все ведаю, -- встрял Иван, перестав дудеть. -- Все я ведаю. Я  вот
сейчас подберу вам марш... для будущего батальона...
     -- Ванюшка, -- заговорила Баба-Яга кротко, -- не хами, племяш. Зачем ты
так?
     --  Затем,  что  нечего  меня  на арапа брать. Он, видите ли, будет тут
глазами вращать! Вращай, когда у тебя батальон усатых будет -- тогда вращай.
А счас нечего.
     -- Нет, ну он же вовсю хамит! -- чуть не плача сказала первая голова --
Ну как же?
     -- Заплачь, заплачь, -- жестко сказал Иван. -- А мы посмеемся. В усы.
     -- Хватит тянуть, -- сказала вторая голова.
     -- Да, хватит тянуть, -- поддакнул  Иван.  --  Чего  тянуть-то?  Хватит
тянуть.
     -- О-о! -- изумилась третья голова. -- Ничего себе!
     -- Ага! -- опять дурашливо поддакнул Иван. -- Во, даеть Ванька! Споем?
     -- И Ванька запел:

     Эх, брил я тебя
     На завалинке,
     Подарила ты мене
     Чулки-валенки...

     Горыныч, хором:
     Оп -- тирдарпупия! -- допел Ванька. И стало тихо. И долго было тихо.
     -- А романсы умеешь? -- спросил Горыныч.
     -- Какие романсы?
     -- Старинные.
     -- Сколько угодно... Ты что, романсы любишь? Изволь, батюшка, я тебе их
нанизаю сколько хоть. Завалю романсами. Например:

     Хаз-булат удало-ой,




     Бедна сакля твоя-а,
     Золотою казной
     Я осыплю тебя-а!..

     А? Романс!.. -- Ванька почуял некую перемену в Горыныче, подошел к нему
и похлопал одну голову по щеке. -- Мх, ты... свирепый. Свирепунчик ты мой.
     -- Не ерничай, -- сказал Горыныч. -- А то откушу руку.
     Ванька отдернул руку.
     --  Ну,  ну,  ну,  --  молвил  он  мирно,  --  кто  же  так  с мастером
разговаривает? Возьму вот и не буду петь.
     -- Будешь, -- оказала голова Горыныча, которую Иван  приголубил.  --  Я
тебе возьму и голову откушу.
     Две  другие  головы  громко  засмеялись.  И  Иван тоже мелко и невесело
посмеялся.
     -- Тогда-то уж я и вовсе не спою -- нечем. Чем же я петь-то буду?
     -- Филе, -- сказала голова, которая давеча говорила "лангет". Это  была
самая глупая голова.
     -- А тебе бы все жрать! -- обозлился на нее Иван. -- Все бы ей жрать!..
Живоглотка какая-то.
     -- Ванюшка, не фордыбачь, -- сказала Баба-Яга. -- Пой.
     -- Пой, -- сказала и дочь, -- Разговорился. Есть слух -- пой.
     -- Пой, -- велела первая голова. -- И вы тоже пойте.
     -- Кто? -- не поняла Баба-Яга. -- Мы?
     -- Вы. Пойте.
     -- Может быть, я лучше одна? -- вякнула дочь; ее не устраивало, что она
будет подпевать Ивану.
     -- С мужиком петь... ты меня извини, но...
     -- Три, четыре, -- спокойно сказал Горыныч. -- Начали.

     Дам коня, дам седло, --

     запел Иван, Баба-Яга с дочкой подхватили:

     Дам винтовку свою-у,
     А за это за все
     Ты отдай мне жену-у.
     Ты уж стар, ты уж се-ед,
     Ей с тобой не житье,
     С молодых юных ле-ет
     Ты погубишь ее-о-о.

     Невыразительные круглые глазки Горыныча увлажнились: как всякий деспот,
он был слезлив.
     -- Дальше, -- тихо сказал он.

     Под чинарой густой,

     -- пел дальше Иван, --

     Мы сидели вдвое-ом;
     Месяц плыл золотой,
     Все молчало круго-ом.

     И Иван с чувством повторил еще раз, один:

     Эх, месяц плыл золотой,
     Все молчало круго-ом.,.

     -- Как ты живешь, Иван? -- спросил растроганный Горыныч,
     -- В каком смысле? -- не понял тот.
     -- Изба хорошая?
     -- А-а. Я счас в библиотеке живу, вместе со всеми.
     -- Хочешь отдельную избу?
     -- Нет. Зачем она мне?
     -- Дальше.

     Она мне отдала-ась...

     -- повел дальше Иван, --

     До последнего дня...

     -- Это не надо, -- сказал Горыпыч. -- Пропусти.
     -- Как же? -- не понял Иван.
     -- Пропусти.
     --  Горыныч,  так  нельзя,  --  заулыбался  Иван,  -- из песни слова не
выкинешь,
     Горыныч молча смотрел на Ивана; опять воцарилась эта нехорошая тишина.
     -- Но ведь без этого же нет песни! -- занервничал Иван. -- Ну? Песни-то
нету!
     -- Есть песня, -- сказал Горыныч.
     -- Да как же есть? Как же есть-то?!
     -- Есть песня. Даже лучше -- лаконичнее.
     -- Ну ты смотри, что они делают! -- Иван даже хлопнул в изумлении  себя
по  ляжкам.  --  Что  хотят, то и делают! Нет песни без этого, нет песни без
этого, нет песни!.. Не буду петь лаконично. Все.
     -- Ванюшка, -- сказала Баба-Яга, -- не супротивничай.
     -- Пошла ты!.. -- вконец обозлился Иван. -- Сами пойте. А я не буду.  В
гробу  я  вас  всех  видел!  Я вас сам всех сожру! С усами вместе. А эти три
тыквы... я их тоже буду немножко жарить...
     -- Господи, сколько надо терпения, -- вздохнула первая голова Горыныча.
-- Сколько надо сил потратить, нервов... пока их научишь. Ни воспитания,  ни
образования...
     --  Насчет "немножко жарить" -- это он хорошо сказал, -- молвила вторая
голова. -- А?
     -- На какие усы ты  все  время  намекаешь?  --  спросила  Ивана  третья
голова. -- Весь вечер сегодня слышу: усы, усы... У кого усы?
     --  А  па-арень  улыбается  в  пшеничные  усы,  -- шутливо спела первая
голова. -- Как там дальше про Хаз-бу-лата?
     -- Она мне отдалась, -- отчетливо сказал Иван. Опять сделалось тихо.
     -- Это грубо, Иван, -- сказала первая голова. -- Это  дурная  эстетика.
Ты же в библиотеке живешь... как ты можешь? У вас же там славные ребята. Где
ты набрался этой сексуальности? У вас там, я знаю, Бедная Лиза... прекрасная
девушка, я отца ее знал... Она невеста твоя?
     -- Кто? Лизка? Еще чего!
     -- Как же? Она тебя ждет.
     -- Пусть ждет -- не дождется.
     --  Мда-а...  Фрукт,  --  сказала  третья голова. А голова, которая все
время к жратве клонила, возразила:
     -- Нет, не фрукт, -- сказала она серьезно. -- Какой  же  фрукт?  Уж  во
всяком случае -- лангет. Возможно даже -- шашлык.
     -- Как там дальше-то? -- вспомнила первая голова. -- С Хаз-булатом-то.
     -- Он его убил, -- покорно сказал Иван.
     -- Кого?
     -- Хаз-булата.
     -- Кто убил?
     --  М-м...  --  Иван  мучительно  сморщился.  --  Молодой любовник убил
Хаз-булата. Заканчивается песня так: "Голова старика покатилась на луг".
     -- Это тоже не надо. Это жестокость, -- сказала голова.
     -- А как надо?
     Голова подумала.
     -- Они помирились. Он ему отдал коня, седло -- и они  пошли  домой.  На
какой полке ты там сидишь, в библиотеке-то?
     -- На самой верхней... Рядом с Ильей и донским Атаманом.
     -- О-о! -- удивились все в один голос.
     -- Понятно, -- сказала самая умная голова Горыныча, первая.
     -- От этих дураков только и наберешься... А зачем ты к Мудрецу идешь?
     -- За справкой.
     -- За какой справкой?
     -- Что я умный.
     Три  головы  Горыныча  дружно  громко  засмеялись. Баба-Яга и дочь тоже
подхихикнули.
     -- А плясать умеешь? -- спросила умная голова.
     -- Умею, -- ответил Иван. -- Но не буду.
     -- Он, по-моему, и коттеджики умеет рубить, -- встряла Баба-Яга.  --  Я
подняла эту тему...
     --  Ти-хо!  --  рявкнули  все  три головы Горыныча. -- Мы никому больше
слова не давали!
     -- Батюшки мои, -- шепотом сказала Баба-Яга. -- Сказать ничего нельзя!
     -- Нельзя! --  тоже  рявкнула  дочь,  И  тоже  на  Бабу-Ягу.  --  Базар
какой-то!
     -- Спляши, Ваня, -- тихо и ласково сказала самая умная голова.
     -- Не буду плясать, -- уперся Иван.
     Голова подумала:
     -- Ты идешь за справкой... -- сказала она. -- Так?
     -- Ну? За справкой.
     --  В  справке  будет написано: "Дана Ивану... в том, что он -- умный".
Верно? И -- печать.
     -- Ну?
     -- А ты не дойдешь. -- Умная голова  спокойно  смотрела  на  Ивана.  --
Справки не будет.
     -- Как это не дойду? Если я пошел, я дойду.
     --  Не.  -- Голова все смотрела на Ивана. -- Не доидешь. Ты даже отсюда
не выйдешь. Иван постоял в тягостном  раздумье...  Поднял  руку  и  печально

возгласил:
     -- Сени!
     -- Три, четыре, -- сказала голова. -- Пошли.
     Баба-Яга и дочь запели:

     Ох, вы сени, мои сени,
     Сени новые мои...

     Они пели и прихлопывали в ладоши.

     Сени новые-преновые
     Решетчатые...

Пляшущий Иван...

     Иван  двинулся  по  кругу, пристукивая лапоточками... а руки его висели
вдоль тела: он не подбоченился, не вскинул голову, не смотрел соколом.
     -- А почему соколом не смотришь? -- спросила голова.
     -- Я смотрю, -- ответил Иван.
     -- Ты в пол смотришь.
     -- Сокол же может задуматься?
     -- О чем?
     -- Как дальше жить... Как соколят вырастить. Пожалей ты меня,  Горыныч,
-- взмолился Иван.
     -- Ну сколько уж? Хватит...
     --  А-а,  -- сказала умная голова. -- Вот теперь ты поумнел. Теперь иди
за справкой. А то начал тут... строить из себя. Шмакодявки.  Свистуны.  Чего
ты начал строить из себя?
     Иван молчал.
     -- Становись лицом к двери, -- велел Горыныч.
     Иван стал лицом к двери.
     -- По моей команде вылетишь отсюда со скоростью звука.
     -- Со звуком -- это ты лишка хватил, Горыныч, -- возразил Иван. -- Я не
сумею так.
     -- Как сумеешь. Приготовились... Три, четыре! Иван вылетел из избушки.
     Три головы Горыныча, дочь и Баба-Яга засмеялись. -- Иди сюда, -- позвал
Горыныч невесту, -- я тебя ласкать буду.

x x x

     А Иван шел опять темным лесом... И дороги опять никакой не было, а была
малая   звериная   тропка   Шел,  шел  Иван,  сел  на  поваленную  лесину  и
закручинился.
     -- В душу как вроде удобрения свалили, -- грустно сказал он. -- Вот  же
как тяжко! Достанется мне эта справка...
     Сзади подошел Медведь и тоже присел на лесину.
     -- Чего такой печальный, мужичок? -- спросил Медведь.
     --  Да  как  же!.. -- сказал Иван. -- И страху натерпелся, и напелся, и
наплясался... И уж так-то теперь на душе тяжко, так  нехорошо  --  ложись  и
помирай.
     -- Где это ты так?
     -- А в гостях... Черт занес. У Бабы-Яги.
     -- Нашел к кому в гости ходить. Чего ты к ней поперся?
     -- Да зашел по пути...
     -- А "уда идешь-то?
     -- К Мудрецу.
     -- Во-он куда! -- удивился Медведь. -- Далеко.
     -- Не знаешь ли, как к нему идти?
     --  Нет, Слыхать слыхал про такого, а как идти, не знаю. Я сам, брат, с
насиженного места поднялся... Иду вот тоже, а куда иду -- не знаю.
     -- Прогнали, что ль?
     -- Да и прогнать не прогнали, и... Сам уйдешь. Эт-то  вот  недалеко  --
монастырь;  ну,  жили  себе...  И  я  возле  питался  --  там пасек много. И
облюбовали же этот монастырь черти. Откуда только их нашугало! Обложили весь
монастырь, -- их внутрь-то не пускают, -- с утра  до  ночи  музыку  заводют,
пьют, безобразничают...
     -- А чего хотят-то?
     --  Хотят  внутрь  пройти,  а  там  стража.  Вот  они  и  оглушают  их,
стражников-то, бабенок всяких ряженых подпускают, вино навяливают -- сбивают
с толку. Такой тарарам навели на округу -- завязывай глаза и  беги.  Страсть
что творится, пропадает живая душа. Я вот курить возле их научился...

Медведь

     Медведь достал пачку сигарет и закурил.
     -- Нет житья никакого... Подумал-подумал -- нет. думаю, надо уходить, а
то вино научусь пить. Или в цирк пойду. Раза два напивался уж...
     -- Это скверно.
     --  Уж  куда как скверно! Медведицу избил... Льва по лесу искал... Стыд
головушке! Нет, думаю, надо уходить. Вот -- иду.
     -- Не знают ли они про Мудреца? -- спросил Иван.
     -- Кто?  Черти?  Чего  они  не  знают-то?  Они  все  знают.  Только  не
связывайся ты с имя, пропадешь. Пропадешь, парень.
     -- Да ну... чего, поди?
     -- Пропадешь. Попытай, конечно, но... Гляди. Злые они.
     --  Я  сам злой счас.. Хуже черта. Вот же как он меня исковеркал! Всего
изломал.
     -- Кто?
     -- Змей Горыныч.
     -- Бил, что ли?
     -- Дайне бил, а... хуже битья. И пел перед ним, и плясал... Тьфу! Лучше
бы уж избил.
     -- Унизил?
     -- Унизил. Да как унизил! Не переживу я, однако, эти  дела.  Вернусь  и
подожгу их. А?
     --  Брось,  --  сказал  Медведь,  --  не  связывайся.  Он  такой,  этот
Горыныч... Гад, одно слово. Брось. Уйди лучше. Живой ушел, и то слава  богу.
Эту шайку не одолеешь: везде достанут.
     Они  посидели молча, Медведь затянулся последний раз сигаретой, бросил,
затоптал окурок лапой и встал.
     -- Прощай.
     -- Прощай, -- откликнулся Иван. И тоже поднялся.
     -- Аккуратней с чертями-то, -- еще  раз  посоветовал  Медведь.  --  Эти
похуже  Горыныча  будут... Забудешь, куда идешь. Все на свете забудешь. Ну и
охальное же племя! На ходу подметки рвут. Оглянуться не успеешь, а уж ты  на
поводке у них -- захомутали.
     --  Ничего,  --  сказал  Иван.  --  Бог  не  выдаст,  свинья  не съест.
Как-нибудь вывернусь. Надо же где-то Мудреца искать... Леший-то навязался на
мою голову! А время -- до третьих петухов только.
     -- Ну, поспешай, коли так. Прощай.
     -- Прощай. И они разошлись. Из темноты еще Медведь крикнул:
     -- Вон, слышь, музыка?
     -- Где?
     -- Да послушай!.. "Очи черные" играют...
     -- Слышу!
     -- Вот иди на музыку -- они. Вишь, наяривают! О, господи!  --  вздохнул
Медведь.  --  Вот чесотка-то мировая! Ну чесотка... Не хочут жить на болоте,
никак не хочут, хочут в кельях.

x x x

"Чертям вход воспрещен"

     А были-ворота и высокий забор. На воротах написано:

     "Чертям вход воспрещен".

     В воротах стоял большой стражник с пикой в  руках  и  зорко  поглядывал
кругом.  Кругом  же творился некий вялый бедлам -- пауза такая после бурного
шабаша. Кто из чертей, засунув руки в карманы узеньких  брюк,  легонько  бил
копытцами  ленивую  чечетку,  кто  листал  журналы с картинками, кто тасовал
карты... Один жонглировал черепами. Двое в углу учились  стоять  на  голове.
Группа чертей, расстелив на земле газеты, сидела вокруг коньяка и закуски --
выпивали.  А  четверо  --  три музыканта с гитарами и девица -- стояли прямо
перед стражником; девица красиво  пела  "Очи  черные".  Гитаристы  не  менее
красиво  аккомпанировали  ей.  И  сама-то  девица  очень  даже  красивая, на
красивых копытцах, в красивых штанах... Однако стражник спокойно смотрел  на
нее -- почему-то не волновался. Он даже снисходительно улыбался в усы.
     -- Хлеб да соль! -- сказал Иван, подходя к тем, которые выпивали.
     Его оглядели с ног до головы... И отвернулись.
     -- Что же с собой не приглашаете? -- жестко спросил Иван.
     Его опять оглядели.
     -- А что ты за князь такой? -- спросил один, тучный, с большими рогами.
     --  Я князь такой, что если счас понесу вас по кочкам, то от вас клочья
полетят. Стать!
     Черти изумились... Смотрели на Ивана.
     -- Я кому сказал?! -- Иван дал ногой по бутылкам. -- Стать!!
     Тучный вскочил и полез было на Ивана, но его подхватили свои и оттащили
в сторону. Перед Иваном появился некто изящный, среднего возраста, в очках.

Изящный чёрт

     -- В чем дело, дружок? -- заговорил он, беря Ивана под руку. -- Чего мы
шумим? Мм? У нас где-нибудь бо-бо? Или что? Или  настроение  испорчено?  Что
надо?
     -- Надо справку, -- зло сказал Иван.
     К  ним еще подошли черти... Образовался такой кружок, в центре которого
стоял злой Иван.
     -- Продолжайте, -- крикнул Изящный музыкантам и девице. -- Ваня,  какую
справку надо? О чем?
     -- Что я -- умный.
     Черти переглянулись... Быстро и непонятно переговорили между собой.
     -- Шизо, -- сказал один. -- Или авантюрист.
     --  Не  похоже,  --  возразил другой. -- Куда-нибудь оформляется. Всего
одну справку надо?
     -- Одну.
     --  А  какую  справку,   Ваня?   Они   разные   бывают...   Бывает   --
характеристика, аттестат...
     Есть  о наличии, есть об отсутствии, есть "в том, что", есть "так как",
есть "ввиду того, что", а есть "вместе с тем,  что"  --  разные,  понимаешь?
Какую именно тебе сказали принести?
     -- Что я умный.
     -- Не понимаю... Диплом, что ли?
     -- Справку.
     --  Но  их  сотни справок! Есть "в связи с тем, что", есть "несмотря на
то, что", есть...
     -- Понесу ведь по кочкам, -- сказал Иван с угрозой. -- Тошно будет. Или
спою "Отче наш".
     -- Спокойно, Ваня, спокойно, --  занервничал  Изящный  черт.  --  Зачем
подымать волну?
     Мы  можем  сделать  любую справку, надо только понять -- какую? Мы тебе
сделаем...
     -- Мне липовая справка не нужна, -- твердо сказал Иван,  --  мне  нужна
такая, какие выдает Мудрец.
     Тут черти загалдели все разом.
     -- Ему нужна только такая, какие выдает Мудрец.
     -- О-о!..
     --  Липовая  его  не  устраивает...  Ах,  какая неподкупная душа! Какой
Анжелико!
     -- Какой митрополит! Он нам споет "Отче наш". А "Сухой  бы  я  корочкой
питалась" ты нам споешь?
     --  Ша, черти! Ша... Я хочу знать: как это он понесет нас по кочкам? Он
же берет нас на арапа! То ж элементарный арапинизм!  Что  значит,  что  этот
пошехонец понесет нас?
     Подошли  еще  черти.  Ивана  окружили  со  всех сторон. И все глядели и
размахивали руками.
     -- Он опрокинул коньяк!
     -- Это хамство! Что значит, что он  понесет  нас  по  кочкам?  Что  это
значит? Это шантаж?
     -- Кубок "Большого орла" ему!
     -- Тумаков ему! Тумаков!
     Дело могло обернуться плохо: Ивана теснили.
     --  Ша,  черти!  Ша! -- крикнул Иван. И поднял руку. -- Ша, черти! Есть
предложение!..
     -- Ша, братцы, -- сказал Изящный черт. -- Есть  предложение.  Выслушаем
предложение.  Иван,  Изящный черт и еще несколько чертей отошли в сторонку и
стали совещаться. Иван что-то вполголоса говорил нм, посматривал  в  сторону
стражника.  И другие тоже посматривали туда же. Перед стражником по-прежнему
"несли вахту" девица и музыканты; девица  пела  теперь  ироническую  песенку
"Разве ты мужчина! ". Она пела и пританцовывала.
     -- Я не очень уверен, -- сказал Изящный черт. -- Но... А?
     -- Это надо проверить, -- заговорили и другие. -- Это не лишено смысла.
     -- Да, это надо проверить. Это не лишено смысла.
     -- Мы это проверим, -- сказал Изящный черт своему помощнику.
     --  Это не лишено смысла. Если этот номер у нас проходит, мы посылаем с
Иваном нашего черта, и он делает так, что Мудрец  принимает  Ивана.  К  нему
очень трудно попасть.
     --  Но  без обмана! -- сказал Иван. -- Если Мудрец меня не принимает, я
вот этими вот руками... беру вашего черта...
     -- Ша, Иван, -- сказал Изящный черт. -- Не надо лишних слов. Все  будет
о'кей. Маэстро, что нужно? -- спросил он своего помощника.
     --  Анкетные  данные  стражника,  --  сказал  тот.  -- Где родился, кто
родители... И еще одна консультация Ивана.
     -- Картотека, -- кратко сказал Изящный. Два черта побежали  куда-то,  а
Изящный  обнял  Ивана  и  стал  ходить  с  ним  туда-сюда,  что-то  негромко
рассказывал.
     Прибежали с данными. Один доложил:
     -- Из Сибири. Родители -- крестьяне.
     Изящный черт, Иван и маэстро посовещались накоротке.
     -- Да? -- спросил Изящный.
     -- Как штык, -- ответил Иван. -- Чтоб мне сдохнуть! -- Маэстро?
     -- Через... две с половиной минуты, --  ответил  маэстро,  поглядев  на
часы.
     -- Приступайте, -- сказал Изящный.
     Маэстро  и  с ним шестеро чертей -- три мужского пола и три женского --
сели неподалеку с инструментами и стали сыгрываться.  Вот  они  сыгрались...
Маэстро кивнул головой, и шестеро грянули:

     По диким степям Забайкалья,
     Где золото роют в горах,
     Бродяга, судьбу проклиная,
     Тащился с сумой на плечах.

     Здесь  надо  остановить  повествование и, сколь возможно, погрузиться в
мир песни. Это был  прекрасный  мир,  сердечный  и  грустный.  Звуки  песни,
негромкие,  но  сразу  какие-то  мощные,  чистые, ударили в самую душу. Весь
шабаш отодвинулся далеко-далеко; черти, особенно те, которые пели, сделались
вдруг прекрасными существами, умными, добрыми, показалось вдруг,  что  смысл
истинного их существования не в шабаше и безобразиях, а в ином -- в любви, в
сострадании.

     Бродяга к Байкалу подходит,
     Рыбачью он лодку берет,
     Унылую песню заводит,
     О родине что-то поет.

     Ах,  как  они  пели!  Как они, собаки, пели! Стражник прислонил копье к
воротам и, замерев, слушал песню. Глаза его наполнились слезами,  он  как-то
даже ошалел. Может быть, даже перестал понимать, где он и зачем.

     Бродяга Байкал переехал, --
     Навстречу родимая мать.
     Ой, здравствуй, ой, здравствуй, родная,
     Здоров ли отец мой и брат?

     Стражник  подошел  к  поющим,  сел,  склонил  голову  на  руки  и  стал
покачиваться взад-вперед, -- М-мх... -- сказал он.
     А в пустые ворота пошли черти.
     А песня лилась, рвала душу, губила суету и мелочь  жизни  --  звала  на
простор,  на  вольную  волю.  А  черти  шли и шли в пустые ворота. Стражнику
поднесли огромную чару... Он, не раздумывая, выпил, трахнул  чару  о  землю,
уронил голову на руки и опять сказал;
     -- М-мх...

     Отец твой давно уж в могиле,
     Сырою землею зарыт.
     А брат твой давно уж в Сибири --
     Давно кандалами гремит.

     Стражник дал кулаком по колену, поднял голову -- лицо в слезах.

     А брат твой давно уж в Сибири --
     Давно кандалами гремит, --

     пропел  он страдальческим голосом. -- Жизнь моя, иль ты приснилась мне?
Дай "Камаринскую"! Пропади все пропадом, гори все синим огнем! Дай вина!
     -- Нельзя, мужичок, нельзя, -- сказал лукавый маэстро. -- Ты  напьешься
и все забудешь,
     --  Кто?!  --  заорал  стражник. И лапнул маэстро за грудки: -- Кто тут
меня учить будет?! Ты, козел? Да я тебя... в три узла завяжу, вонючка! Я вас
всех понесу по кочкам!..
     -- Что они так  обожают  кочки?  --  удивился  Изящный  черт.  --  Один
собирался  нести  по  кочкам,  другой...  Какие  кочки  вы  имеете  в  виду,
уважаемый? -- спросил он стражника.
     -- Цыть! -- сказал стражник, -- "Камаринскую"!
     -- "Камаринскую", -- велел Изящный музыкантам.
     -- Вина! -- рявкнул стражник.
     -- Вина, -- покорно вторил Изящный.
     -- Может, не надо? -- заспорил притворяшка маэстро.  --  Ему  же  плохо
будет.
     -- Нет, надо! -- повысил голос Изящный черт. -- Ему будет хорошо!
     -- Друг! -- заревел стражник. -- Дай я тебя поцелую!
     --  Иду!  -- откликнулся Изящный черт. -- Счас мы с тобой нарежемся! Мы
их всех понесем по кочкам! Мы их всех тут!..
     Иван удивленно смотрел  на  чертей,  что  крутились  вокруг  стражника,
особенно изумил его Изящный черт.
     -- Ты-то чего раздухарился, эй? -- спросил он его.
     --  Цыть! -- рявкнул Изящный черт, -- А то я тебя так понесу по кочкам,
что ты...
     -- Что, что? -- угрожающе переспросил Иван.  И  поднялся.  --  Кого  ты
понесешь по кочкам? Ну-ка, повтори.
     --  Ты  на  кого  это  тут  хвост поднимаешь? -- тоже угрожающе спросил
верзила-стражник Ивана.
     -- На моего друга?! Я из тебя лангет сделаю!
     -- Опять лангет, -- сказал Иван, останавливаясь. -- Вот дела-то!
     --  "Камаринскую"!  --  раскапризничался  Изящный  черт.  --  Иван  нам
спляшет. "Камаринскую"! Ваня давай!
     -- Пошел к дьяволу! -- обозлился Иван. -- Сам давай... с другом вон.
     --  Тогда  я  не  посылаю  с  тобой  черта,  --  сказал Изящный черт. И
внимательно, злобно посмотрел на Ивана. -- Понял? Попадешь ты  к  Мудрецу!..
Ты к нему ни-ког-да не попадешь.
     --  Ах  ты, харя ты некрещеная! -- задохнулся от возмущения Иван. -- Да
как же это? Да нечто так можно? Где же стыд-то у тебя? Мы же договорились. Я
же такой грех на душу взял -- научил вас, как за ворота пройти.
     -- Последний раз спрашиваю: будешь плясать?
     -- О, проклятие!.. -- застонал Иван. -- Да что же это такое-то?  Да  за
что же мне муки такие?
     -- "Камаринскую"! -- велел Изящный черт. -- "Пошехонские страдания".

Пьяный стражник

     Черти-музыканты  заиграли  "Камаринскую".  И  Иван пошел, опустив руки,
пошел себе кругом, пошел  пристукивать  лапоточками.  Он  плясал  и  плакал.
Плакал и плясал.
     --  Эх, справочка!.. -- воскликнул он зло и горько. -- Дорого же ты мне
достаешься! Уж так дорого, что и не скажешь, как дорого!..

x x x

     И вот -- канцелярия. О канцелярия! Вот уж  канцелярия  так  канцелярия.
Иван  бы  тут вконец заблудился, если бы не черт. Черт пригодился как нельзя
кстати. Долго ходили они по  лестницам  и  коридорам,  пока  нашли  приемную
Мудреца.
     --  Минуточку, -- оказал черт, когда вошли в приемную. -- Посиди тут...
Я скоро. -- И куда-то убежал.
     Иван огляделся. В приемной сидела молоденькая  секретарша,  похожая  на
библиотекаршу,  только  эта  другого  цвета,  и  зовут Милка. А ту -- Галка.
Секретарша Милка печатала на машинке и говорила сразу по двум телефонам.

Секретарша Милка

     -- Ой, ну это же пшено! -- говорила она в одну трубку и  улыбалась.  --
Помнишь,  у  Моргуновых: она напялила на себя желтое блестящее платье, копну
сена, что ли, символизировала? Да о чем тут ломать голову? О чем? И  тут  же
-- в другую, строго:
     -- Его нету. Не зна... А вы не интонируйте, не интонируйте, я вам пятый
раз говорю: его нету. Не знаю.
     --  Во  сколько  ты там был? В одиннадцать? Один к одному? Интересно...
Она одна была? Она кадрилась к тебе?.
     -- Слушайте, я же ска... А вы не интонируйте, не интонируйте. Не знаю.
     Иван вспомнил: их библиотекарша, когда хочет  спросить  по  телефону  у
своей подруги, у себя ли ее начальник, спрашивает: "Твой бугор в яме? " И он
тоже спросил Милку:
     --  А  бугор  когда  будет  в яме? -- Он вдруг что-то разозлился на эту
Милку.
     Милка мельком глянула на него.
     -- Что вы хотите? -- спросила она.
     -- Я спрашиваю: когда бу...
     -- По какому вопросу?
     -- Нужна справка, что...
     -- Понедельник, среда, девять тире одиннадцать.
     -- Мне... -- Иван хотел сказать,  что  ему  нужна  справка  до  третьих
петухов. Милка опять отстукала:
     -- Понедельник, среда, с девяти до одиннадцати. Тупой?
     Это  пшено, -- сказал Иван. И встал и вольно прошелся по приемной. -- Я
бы даже сказал, компот. Как говорит наша Галка: "собачья радость  на  двух",
"смесь  козла  с  "грюндиком".  Я  спрашиваю  глобально:  ты  невеста? И сам
отвечаю: невеста. Один к одному. -- Иван все больше накалялся. -- Но у  тебя
же  --  посмотри  на  себя -- у тебя же нет румянца во всю щеку. Какая же ты
невеста? Ты вот спроси меня -- я вечный жених, -- спроси: появилась  у  меня
охота жениться на тебе? Ну-ка, спроси.
     -- Появилась охота?
     -- Нет, -- твердо сказал Иван.
     Милка засмеялась и захлопала в ладоши.
     -- Ой, а еще? -- попросила она. -- Еще что-нибудь. Ну, пожалуйста. Иван
не понял, что "еще"?
     -- Еще покажите что-нибудь.
     --  А-а, -- догадался Иван, -- ты решила, что я шут гороховый. Что я --
так себе, Ванек в лапоточках... Тупой, как ты  говоришь.  Так  вот  знай:  я
мудрее  всех  вас... глубже, народнее. Я выражаю чаяния, а вы что выражаете?
Ни хрена не выражаете! Сороки. Вы пустые, как... Во мне суть есть, а в вас и
этого нету. Одни танцы -- шманцы на уме. А ты даже говорить толком  со  мной
не желаешь. Я вот как осержусь, как возьму дубину!..
     Милка опять громко засмеялась.
     -- Ой, как интересно! А еще, а?
     --  Худо будет! -- закричал Иван. -- Ой, худо будет!.. Лучше вы меня не
гневите, не гневите лучше!..
     Тут в приемную влетел черт и увидел, что Иван орет на девицу.
     -- Тю, тю, тю, -- испуганно затараторил черт и  стал  теснить  Ивана  в
угол.  --  Чего  это тут такое? Кто это нам разрешил выступать?.. Ая-я-я-яй!
Отойти  никуда  нельзя.  Предисловий  начитался,  --   пояснил   он   девице
"выступление"  Ивана. -- Сиди тихо, счас нас примут. Счас он придет... Я там
договорился: нас примут в первую очередь.
     Только черт сказал так, в приемную  вихрем  ворвался  некто  маленький,
беленький -- сам Мудрец, как понял Иван.
     --  Чушь,  чушь, чушь, -- быстро сказал он на ходу. -- Василиса никогда
на Дону не была.
     Черт почтительно склонил голову.
     -- Проходите, -- сказал Мудрец, ни к  кому  отдельно  не  обращаясь.  И
исчез в кабинете.
     Пошли,  --  подтолкнул  черт  Ивана.  --  Не вздумай только вылететь со
своими предисловиями... Поддакивай, и все.

x x x

Мудрец

     Мудрец бегал по кабинету. Он, что называется, рвал и метал.
     -- Откуда?! Откуда они это взяли?! -- вопрошал он  кого-то  и  поднимал
руки кверху. -- Откуда?!
     --  Чего  ты  расстроился,  батя?  --  спросил  Иван  участливо. Мудрец
остановился перед посетителями, Иваном и чертом.
     -- Ну? -- спросил он сурово и непонятно. -- Облапошили Ивана?
     -- Почему вы так сразу ставите вопрос? -- увертливо заговорил черт.  --
Мы, собственно, давно хотели...
     -- Что вы? Что вам надо в монастыре? Ваша цель?
     --  Разрушение  примитива,  --  твердо сказал черт. Мудрец погрозил ему
пальцем.
     -- Озоруете! А теоретически не готовы.
     -- Нет, ну серьезно... -- заулыбался черт  на  стариковскую  нестрашную
угрозу. -- Ну тошно же смотреть. Одни рясы чего стоят!
     -- Что им, в полупендриках ваших ходить?
     --  Зачем  в полупендриках? Никто к этому не призывает. Но, положа руку
на сердце: неужели не ясно, что они безнадежно отстали? Вы скажете --  мода.
А  я  скажу: да, мода! Ведь если мировые тела совершают свой круг по орбите,
то они, строго говоря, не совсем его совершают...
     -- Тут, очевидно, следует говорить не о моде, -- заговорил старик важно
и взволнованно, --  а  о  возможном  положительном  влиянии  крайнебесовских
тенденций на некоторые устоявшиеся нормы морали...
     --  Конечно!  -- воскликнул черт, глядя на Мудреца влюбленными глазами.
-- Конечно, о возможном положительном влиянии.
     -- Всякое явление,  --  продолжал  старик,  --  заключает  в  себе  две
функции: моторную и тормозную. Все дело в том, какая функция в данный момент
больше  раздражается;  моторная или тормозная. Если раздражитель извне попал
на моторную функцию -- все явление подпрыгивает и продвигается вперед,  если
раздражитель  попал на тормозную -- все явление, что называется, съеживается
и отползает в глубь себя. -- Мудрец посмотрел на черта и на Ивана. -- Обычно
этого не понимают...
     -- Почему, это же так понятно, -- сказал черт.
     -- Я все время твержу, -- продолжал Мудрец, -- что необходимо учитывать
наличие вот этих  двух  функций.  Учитывайте  функции,  учитывайте  функции!
Всякое  явление,  если  можно  так  выразиться, о двух головах: одна говорит
"да", другая говорит "нет".
     -- Я видел явление о трех головах... -- вякнул было Иван, но на него не
обратили внимания.
     -- Ударим одну голову, услышим "да"; ударим другую, услышим  "нет".  --
Старик Мудрец стремительно вскинул руку, нацелился пальцем в черта. -- Какую
ударили вы?
     --  Мы  ударили,  которая  сказала "да", -- не колеблясь, ответил черт.
Старик опустил руку.
     -- Исходя из потенциальных возможностей данных голов, данного  явления,
голова,  которая  говорит  "да", -- крепче. Следует ожидать, что все явление
подпрыгнет и продвинется вперед. Идите. И -- с теорией, с теорией мне!..  --
Старик опять погрозил пальцем черту.
     --  Манкируете!  Смотрите!  Распушу!..  Ох,  распушу! Черт, мелко кивая
головой, улыбаясь, пятился и пятился к выходу... Задом открыл дверь и так  с
подкупающей улыбкой на мордочке исчез. Иван же как стоял, так упал на колени
перед Мудрецом.
     --  Батя, -- взмолился он, -- ведь на мне грех-то: я научил чертей, как
пройти в монастырь...
     -- Ну?.. Встань-ка, встань --  я  не  люблю  этого.  Встань,  --  велел
Мудрец. Иван встал.
     -- Ну? И как же ты их научил? -- с улыбкой спросил старик.
     --  Я  подсказал,  чтоб  они  спели  родную  песню стражника... Они там
мельтешили перед ним -- он держался пока, а я говорю: вы родную его запойте,
родную его... Они и запели...
     -- Какую же они запели?
     -- "По диким степям Забайкалья". Старик засмеялся
     -- Ах, шельмы! -- воскликнул он. -- И хорошо запели?
     --  Так  запели,  так  сладко  запели,  что  у  меня  у  самого   горло
перехватило.
     -- А ты петь умеешь? -- быстро спросил Мудрец.
     -- Ну, как умею?.. Так...
     -- А плясать?
     -- А зачем? -- насторожился Иван.
     --  Ну-ка... -- заволновался старичок, -- вот чего! Поедем-ка мы в одно
место. Ах, Ваня!.. Устаю, дружок, так устаю -- боюсь, упаду  когда-нибудь  и
не встану. Не от напряжения упаду, заметь, от мыслей.
     Тут вошла секретарша Милка. С бумагой.
     -- Сообщают: вулкан "Дзидра" готов к извержению, -- доложила она.
     --  Ага!  --  воскликнул  старичок  и  пробежался  по кабинету. -- Что?
Толчки?
     -- Толчки. Температура в кратере... Гул.
     -- Пойдем от аналогии с беременной женщиной, -- подстегнул  свои  мысли
старичок.  --  Толчки...  Есть  толчки? Есть. Температура в кратере... Общая
возбудимость беременной женщины, болтливость ее --  это  не  что  иное,  как
температура в кратере. Есть? Гул, гул... -- Старичок осадил мысли, нацелился
пальцем в Милку: -- А что такое гул?
     Милка не знала.
     -- Что такое гул? -- Старичок нацелился в Ивана.
     --  Гул?..  -- Иван засмеялся. -- Это смотря какой гул... Допустим, гул
сделает Илья Муромец-это одно, а сделает гул Бедная Лиза -- это...
     -- Вульгартеория, -- прервал старичок Ивана. -- Гул --  это  сотрясение
воздуха.
     --  А  знаешь,  как  от Ильи сотрясается! -- воскликнул Иван. -- Стекла
дребезжат!
     -- Распушу! -- рявкнул старичок. Иван смолк. -- Гул --  это  не  только
механическое   сотрясение,   это   также...   утробное.  Есть  гул,  который
человеческое ухо не может воспринять...
     -- Ухо-то не может воспринять,  а...  --  не  утерпел  опять  Иван,  но
старичок вперил в пего строгий взор.
     -- Ну что тебя, распушить?
     -- Не надо, -- попросил Иван. -- Больше не буду.
     --  Продолжим.  Все  три  признака  великой аналогии -- налицо. Резюме?
Резюме: пускай извергается.
     -- Старичок выстрелил  пальчиком  в  секретаршу:  --  Так  и  запишите.
Секретарша Милка так и записала. И ушла.
     -- Устаю, Ваня, дружок, -- продолжал старичок свою тему, как если бы он
и не прерывался.
     --  Так  устаю,  что  иногда  кажется: все, больше не смогу наложить ни
одной резолюции. Нет, наступает момент, и опять накладываю. По  семьсот,  по
восемьсот  резолюций в сутки. Вот и захочется иной раз... -- Старичок тонко,
блудливо засмеялся.
     -- Захочется иной раз пощипать... травки пощипать,  ягодки...  черт  те
что!.. И, знаешь ли, принимаю решение... восемьсот первое: перекур! Есть тут
одна такая... царевна Несмеяна, вот мы счас и нагрянем к ней.
     Опять  вошла секретарша Милка: -- Сиамский кот Тишка прыгнул с восьмого
этажа.
     -- Разбился?
     -- Разбился.
     Старичок подумал...
     -- Запишите, -- велел он. -- Кот Тимофей не утерпел.
     -- Все? -- спросила секретарша.
     -- Все. Какая по счету резолюция на сегодня?
     -- Семьсот сорок восьмая.
     -- Перекур.
     Секретарша Милка кивнула головой. И вышла.
     -- К царевне, дружок! -- воскликнул освобожденный Мудрец. -- Сейчас  мы
ее рассмешим! Мы ее распотешим, Ваня. Грех, грех, конечно, грех... А?
     -- Я ничего. До третьих петухов-то успеем? Мне еще идти сколько.
     --  Успеем!  Грех,  говоришь?  Конечно, конечно, грех. Не положено, да?
Грех, да?
     -- Я не про тот  грех...  Чертей,  мол,  в  монастырь  пустили  --  вот
грех-то.
     Старичок значительно подумал.
     -- Чертей-то? Да, -- сказал он непонятно. -- Все не так просто, дружок,
все, милый  мой,  очень  и  очень  не  просто. А кот-то... А? Сиамский-то. С
восьмого этажа! Поехали!

x x x

     Несмеяна тихо зверела от скуки.
     Сперва она лежала просто так... Лежала, лежала и взвыла.
     -- Повешусь! -- заявила она.
     Были тут еще какие-то молодые люди,  парни  и  девушки.  Им  тоже  было
скучно.  Лежали в купальных костюмах среди фикусов под кварцевыми лампами --
загорали. И всем было страшно скучно.
     -- Повешу-усь! -- закричала Несмеяна. -- Не могу больше!
     Молодые люди выключили транзисторы.
     -- Ну, пусть, -- сказал один. -- А что?
     --  Принеси  веревку,  --  попросила  его.  Этот,  которого  попросили,
полежал-полежал... сел, -- А потом -- стремянку? -- сказал он.
     -- А потом -- крюк искать? Я лучше пойду ей по морде дам.
     -- Не надо, -- сказали. -- Пусть вешается -- может, интересно будет.
     Одна  девица  встала  и  принесла  веревку. А парень принес стремянку и
поставил ее под крюк, на котором висела люстра.
     -- Люстру сними пока, -- посоветовали.
     -- Сам снимай! -- огрызнулся парень.
     Тогда тот, который посоветовал снять люстру, встал и полез па стремянку
-- снимать люстру. Мало-помалу задвигались... Дело появилось.
     -- Веревку-то надо намылить.
     -- Да, веревку намыливают... Где мыло?
     Пошли искать мыло.
     -- Есть мыло?
     -- Хозяйственное...
     -- Ничего?
     -- Какая разница! Держи веревку. Не оборвется?
     -- Сколько в тебе, Алка? --  Алка  это  и  есть  Несмеяна.  --  Сколько
весишь?
     -- Восемьдесят.
     -- Выдержит. Намыливай.
     Намылили  веревку,  сделали петлю, привязали конец к крюку... Слезли со
стремянки.
     -- Давай, Алка. Алка -- Несмеяна вяло поднялась... зевнула и полезла на
стремянку. Влезла...
     -- Скажи последнее слово, -- попросил кто-то.
     -- Ой, только не надо! -- запротестовали все  остальные.  --  Не  надо,
Алка, не говори.
     -- Этого только не хватает!
     -- Умоляю, Алка!.. Не надо слов. Лучше спой.
     -- Ни петь, ни говорить я не собираюсь, -- сказала Алка.
     -- Умница! Давай.
     Алка надела на шею петлю... Постояла.
     -- Стремянку потом ногой толкни.
     Но Алка вдруг села на стремянку и опять взвыла:
     --  Тоже  скучно-о!..  --  не  то  пропела  она, не то заплакала. -- Не
смешно-о! С ней согласились.
     -- Действительно...
     -- Ничего нового: было-перебыло.
     -- К тому же патология.
     -- Натурализм.

"...в купальных костюмах среди фикусов под кварцевыми лампами..."

     И тут-то вошли Мудрец с Иваном.
     -- Вот, изволь, -- бодренько  заговорил  старичок,  хихикая  и  потирая
руки,  --  дуреют  от  скуки. Ну-с, молодые люди!.. Разумеется, все средства
испробованы, а как избавиться от скуки -- такого средства нет. Так ведь?  А,
Несмеянушка?
     --  Ты  прошлый  раз  обещал  что-нибудь придумать, -- капризно сказала
Несмеяна со стремянки.
     -- А я и придумал! -- воскликнул старичок весело.  --  Я  обещал,  я  и
придумал.  Вы,  господа  хорошие,  в  поисках так называемого веселья совсем
забыли о народе. А ведь народ не скучал!  Народ  смеялся!..  Умел  смеяться.
Бывали  в истории моменты, когда народ прогонял со своей земли целые полчища
-- и только смехом. Полчища окружали со всех сторон крепостные стены,  а  за
стенами  вдруг  раздавался  могучий  смех... Враги терялись и отходили. Надо
знать  историю,  милые  люди...  А   то   мы...   слишком   уж   остроумные,
интеллектуальные... а родной истории не знаем. А, Несмеянушка?
     -- Что ты придумал? -- спросила Несмеяна.
     -- Что я придумал? Я взял и обратился к народу! -- не без пафоса сказал
старичок.
     -- К народу, к народу, голубушка. Что мы споем, Ваня?
     --  Да  мне как-то неловко: они нагишом все... -- сказал Иван. -- Пусть
хоть оденутся, что ли.
     Молодые безразлично промолчали, а старичок похихикал снисходительно  --
показал, что он тоже не в восторге от этих средневековых представлений Ивана
о стыдливости.
     -- Ваня, это... Ну, скажем так: не нашего ума дело. Наше дело -- петь и
плясать. Верно? Балалайку! Принесли балалайку.
     Иван взял ее. Потренькал, потинькал -- подстроил... Вышел за дверь,.. И
вдруг влетел в комнату -- чуть не со свистом и с гиканьем -- с частушкой:

     Эх, милка моя,
     Шевелилка моя,
     Сама ходит шевелит...

     --   О-о!..   --   застонали  молодые  и  Несмеяна.  --  Не  надо!  Ну,
пожалуйста...
     -- Не надо, Ваня.
     -- Так, -- сказал старичок. -- На языке офеней  это  называется  --  не
прохонже. Двинем резерв.
     Перепляс! Ваня, пли!
     --  Пошел  к  чертовой  матери!  --  рассердился  Иван.  -- Что я тебе,
Петрушка? Ты же видишь, им не смешно! И мне тоже не смешно.
     -- А справка? -- зловеще спросил старичок. -- А? Справка-то... Ее  ведь
надо заработать.
     -- Ну вот, сразу -- в кусты. Как же так, батя?
     -- А как же! Мы же договорились.
     --  Но  им  же не смешно! Было бы хоть смешно, ей-богу, но так-то... Ну
стыдно же, ну...
     -- Не мучай человека, -- сказала Несмеяна старичку.
     -- Давай справку, -- стал нервничать  Иван.  --  И  так  проваландались
сколько. Я же не успею. Первые петухи-то когда ишо пропели!.. Вот-вот вторые
грянут, а до третьих надо успеть. А мне ишо идти да идти.
     Но старичок решил все же развеселить молодежь. И пустился он на очень и
очень  постыдный  выверт  --  решил  сделать Ивана посмешищем: так охота ему
стало угодить своей "царевне", так невтерпеж сделалось старому греховоднику.
К тому же и досада его взяла, что никак не может рассмешить  этих  скучающих
баранов.
     -- Справку? -- спросил он с дурашливым недоумением. -- Какую справку?





     -- Здрассте! -- воскликнул Иван. -- Я же говорил...
     -- Я забыл, повтори.
     -- Что я умный.
     --  А!  --  "вспомнил"  старичок, все стараясь вовлечь в нехорошую игру
молодежь тоже. -- Тебе нужна справка, что ты умный, Я вспомнил. Но как же  я
могу дать такую справку? А?
     -- У тебя же есть печать...
     -- Да печать-то есть... Но я же не знаю: умный ты или нет. Я, допустим,
дам тебе  справку,  что  ты умный, а ты -- дурак дураком. Что это будет? Это
будет подлог. Я не могу пойти на это. Ответь  мне  прежде  на  три  вопроса.
Ответишь -- дам тебе справку, не ответишь -- не обессудь.
     --  Давай,  --  с неохотой сказал Иван. -- Во всех предисловиях писано,
что я вовсе не дурак.
     -- Предисловия пишут... Знаешь, кто предисловия пишет?
     -- Это что, первый вопрос?
     -- Нет, нет. Это еще не вопрос. Это так... Вопрос вот какой: что сказал
Адам, когда Бог вынул у него ребро и сотворил Еву? Что сказал при этом Адам?
-- Старичок искоса и лукаво поглядел на свою "царевну" и на других  молодых:
поинтересовался,  как приняли эту его затею с экзаменом. Сам он был доволен.
-- Ну? Что же сказал Адам?
     -- Не смешно, -- сказала Несмеяна. -- Тупо. Плоско.
     -- Самодеятельность какая-то, -- сказали и другие. -- Идиотизм. Что  он
сказал? "Сам сотворил, сам и живи с ней"?
     Старичок  угодливо засмеялся и выстрелил пальчиком в молодого человека,
который так сострил.
     -- Очень близко!.. Очень!
     -- Мог бы и поостроумнее сказать.
     --  Минуточку...  Минуточку...  --  суетился  старичок.  --  Самое   же
интересное -- как ответит Иван! Ваня, что сказал Адам?
     --  А  можно,  я  тоже задам вопрос? -- в свою очередь спросил Иван. --
Потом...
     -- Нет, сначала ответь: что сказал...
     -- Нет, пусть он спросит, -- закапризничала Несмеяна. -- Спроси, Ваня.
     -- Да что он может спросить? Почем куль овса на базаре?
     -- Спроси, Ваня. Спроси, Ваня. Ваня, спроси. Спроси, Ваня!
     -- Ну-у, это уже ребячество, -- огорчился старичок. -- Хорошо,  спроси,
Ваня.
     --  Ответь  мне,  почему  у  тебя  одно лишнее ребро? -- Иван. подражая
старичку, нацелился в него пальцем.
     -- То есть? -- опешил тот.
     -- Нет, нет, не "то есть", а почему? -- заинтересовалась Несмеяна. -- И
почему ты это скрывал?
     -- Это уже любопытно, -- заинтересовались и другие.  --  Лишнее  ребро?
Это же из ряда вон!..
     -- Так вот вся мудрость-то откуда!
     -- Ой, как интересно-о!
     --  Покажите,  пожалуйста.  Ну, пожалуйста! Молодые люди стали окружать
старичка.
     -- Ну, ну, ну, -- испугался старичок, -- зачем же так? Ну что за шутки?
Что, так понравилась мысль дурака, что ли?
     Старичка окружали все теснее. Кто-то уже тянулся к его пиджаку,  кто-то
дергал за штаны -- Мудреца вознамерились раздеть без всяких шуток.
     -- И скрывать действительно такое преимущество... Зачем же?
     --  Подержите-ка  пиджак,  пиджак  подержите!..  О,  тут не очень-то их
прощупаешь!
     -- Прекратите! -- закричал старичок и  начал  сопротивляться  изо  всех
сил,  но  только  больше  раззадоривал  этим.  --  Немедленно прекратите это
безобразие! Это не смешно, понимаете? Это не юмор, это  же  не  юмор!  Дурак
пошутил, а они... Иван, скажи, что ты пошутил!
     --  По-моему,  я  уже  нащупал!.. Рубашка мешает, -- вовсю шуровал один
здоровенный  парень.  --  У  него  тут  еще  майка...  Нет,  теплое   белье!
Синтетическое. Лечебное. Подержите-ка рубашку...
     С  Мудреца  сняли  пиджак,  брюки.  Сняли  рубашку. Старичок предстал в
нижнем теплом белье.
     -- Это безобразие! -- кричал он. -- Здесь же нет основания  для  юмора!
Когда  смешно?  Смешно,  когда  намерения,  цель и средства -- все искажено!
Когда налицо отклонение от нормы!
     Здоровенный парень деликатно похлопал его по круглому животу.
     -- А это... разве не отклонение?
     -- Руки прочь! -- завопил старичок.  --  Идиоты!  Придурки!..  Никакого
представления, что такое смешно!.. Кретины! Лежебоки...
     В  это  время его аккуратненько пощекотали, он громко захохотал и хотел
вырваться из окружения, но молодые бычки и телки стояли весьма плотно.
     -- Почему вы скрывали о наличии лишнего ребра?
     -- Да какое ребро? Ой, ха-ха-ха!.. Да где? Ха-ха-ха!.. Ой,  не  могу!..
Это же... Ха-ха-ха!.. Это же... Ха-ха-ха!..
     -- Дайте ему сказать.
     --  Это примитив! Это юмор каменного века! Все глупо, начиная с ребра и
кончая вашим стремлением... Ха-ха-ха!.. О-о-о!.. -- И тут  старичок  пукнул,
так  это  --  по-старчески,  негромко  дал,  и  сам  очень  испугался,  весь
встрепенулся и съежился.
     А с молодыми  началась  истерика,  Теперь  хохотали  они,  но  как!  --
взахлеб,  легли. Несмеяна опасно качалась на стремянке, хотела слезть, но не
могла двинуться от смеха. Иван полез и снял ее. И положил рядом с другими --
хохотать. Сам же нашел брюки старика, порылся в кармане... И нашел.  Печать.
И взял ее.
     -- Вы пока тут занимайтесь, -- сказал он, -- а мне пора отправляться.
     --  Зачем же ты всю-то... печать-то? -- жалко спросил Мудрец. -- Давай,

я тебе справку выдам.
     -- Я сам теперь буду выдавать справки. Всем подряд.  --  Иван  пошел  к
двери. -- Прощайте.
     -- Это вероломство, Иван, -- сказал Мудрец. -- Насилие.
     --  Ничего подобного. -- Иван тоже стал в позу. -- Насилие -- это когда
по зубам бьют.
     -- Я ведь наложу резолюцию! -- заявил Мудрец с угрозой. -- Наложу  ведь
-- запляшете!
     -- Слабо, батя! -- крикнули из компании молодых. -- Клади!

Алка, по прозвищу "Несмеяна"

     --  Возлюбленный  мой!  --  заломила руки в мольбе Несмеяна. -- Наложи!
Колыхни атмосферу!
     -- Решение! -- торжественно объявил  Мудрец.  --  Данный  юмор  данного
коллектива  дураков объявляется тупым! А также несвоевременным и животным, в
связи  с  чем  он  лишается  права  выражать  собой  качество,  именуемое  в
дальнейшем   --   смех.   Точка.   Мой   так  называемый  нежданчик  считать
недействительным.

x x x

     И грянула вдруг дивная, стремительная музыка...  И  хор.  Хор,  похоже,
поет и движется -- приплясывают.
     Песенка чертей.

     Аллилуйя -- вот,
     Три-четыре -- вот,
     Шуры-муры. Шуры-муры,
     Аллилуйя -- a! Аллилуйя -- a!

     Мы возьмем с собой в поход
     На покладистый народ --
     Политуру. Политуру.
     Аллилуйя -- а! Аллилуйя -- а!

     Наше -- вам
     С кистенем;
     Под забором,
     Под плетнем --
     Покультурим. Покультурим.
     Аллилуйя -- a! Аллилуйя -- a!

     Это где же так дивно поют и пляшут? Где так умеют радоваться? Э -- э!..
То в монастыре.  Черти.  Монахов  они оттуда всех выгнали, а сами веселятся.
Когда наш Иван пришел к монастырю, была глубокая ночь;  над  лесом,  близко,
висела  луна.  На  воротах стоял теперь стражник -- черт. Монахи же облепили
забор и смотрели, что делается в монастыре. И там-то как раз шел  развеселый
бесовский  ход:  черти  шли процессией и пели с приплясом. А песня их далеко
разносилась вокруг.
     Ивану стало жалко монахов. Но когда он подошел ближе, он увидел: монахи
стоят и подергивают плечами  в  такт  чертовой  музыке.  И  ногами  тихонько
пристукивают.  Только  несколько -- в основном пожилые -- сидели в горестных
позах на земле и покачивали головами... Но вот диковина: хоть и грустно  они
покачивали, а все же в такт. Да и сам Иван -- постоял маленько и не заметил,
как  стал тоже подергиваться и притопывать ногой, словно зуд его охватил. Но
вот визг и песнопение смолкло в монастыре -- видно,  устали  черти,  передых
взяли. Монахи отошли от забора... И тут вдруг вылез из канавы стражник-монах
и пошел с пьяных глаз на свое былое место.
     -- Ну-ка, брысь! -- сказал он черту. -- Ты как здесь?
     Черт-стражник снисходительно улыбался.
     -- Иди, иди, дядя, иди проспись. Отойди!
     --  Эт-то што такое?! -- изумился монах. -- По какому такому праву? Как
ты здесь оказался?
     -- Иди проспись, потом я тебе объясню твое право. Пшел!
     Монах полез было на черта, но  тот  довольно  чувствительно  ткнул  его
пикой.
     -- Пшел, говорят! Нальют глаза-то и лезут... Не положено подходить! Вон
инструкция висит: подходить к воротам не ближе десяти метров.
     --  Ах  ты,  харя!  -- заругался монах. -- Ах ты, аборт козлиный!.. Ну,
ладно, ладно... Дай, я в себя приду, я тебе покажу инструкцию. Я тебя самого
повешу заместо инструкции!
     -- И выражаться не положено, -- строго заметил черт. --  А  то  я  тебя
быстро  определю  --  там  будешь  выражаться, сколько влезет. Обзываться он
будет! Я те по -- обзываюсь!
     Иди отсюда, пока я те... Иди отсюда! Бочка пивная. Иди отсюда!
     -- Агафангел! -- позвали монаха.  --  Отойди...  А  то  наживешь  беды.
Отойди от греха.
     Агафангел, покачиваясь, пошел восвояси. Пошел и загудел:

     По диким степям Забайкалья,
     Где золото роют в горах,
     Бродяга, судьбу проклиная...

     Черт-стражник захихикал ему в спину.
     --   Агафангел...   --   сказал   он,  смеясь.  --  И  назовут  же!  Уж
скорей-"Агавинус". Или просто-"Вермут".
     --  Што  же  это,  братцы,  случилось-то  с  вами?  --  спросил   Иван,
подсаживаясь к монахам. -- Выгнали?
     -- Выгнали, -- вздохнул один седобородый. -- Да как выгнали! Пиночьями,
вот как выгнали! Взашей попросили.
     --  Беда,  беда,  --  тихо  молвил  другой.  --  Вот  уж беда так беда:
небывалая. Отродясь такой не видывали.
     --  Надо  терпеть,  --  откликнулся  совсем  ветхий  старичок  и  слабо
высморкался. -- Укрепиться и терпеть.
     --  Да что же терпеть-то?! -- воскликнул Иван. -- Что терпеть-то?! Надо
же что-то делать!
     -- Молодой ты, -- урезонили его. -- Потому и шумишь. Будешь постарше --
не будешь шуметь. Што делать? Што тут сделаешь -- вишь, сила какая!  --  Это
нам за грехи наши. -- За грехи, за грехи... Надо терпеть. -- Будем терпеть.
     Иван с силой, зло, стукнул кулаком себя по колену. И сказал горько:
     --  Где  была  моя  голова  дурная?! Где она была, тыква?! Я виноватый,
братцы, я виноватый! Я подкузьмил вам. На мне грех.
     -- Ну, ну, ну, -- стали его успокаивать.  --  Что  ты?  Эка,  как  тебя
сграбастало. Чего ты?
     -- Эх-х!.. -- сокрушался Иван. И даже заплакал. -- Сколько же я на душу
взял... за один-то поход! Как же мне тяжко!..
     --  Ну,  ну...  Не казнись, не надо. Что теперь сделаешь? Надо терпеть,
милок.
     Тут вышел из ворот Изящный черт и обратился ко всем.
     -- Мужички, -- сказал он, -- есть халтура! Кто хочет заработать?
     -- Ну? А чего такое? -- зашевелились монахи. -- Чего надо-то?
     -- У вас там портреты висят... в несколько рядов...
     -- Иконы.
     -- А?
     -- Святые наши, какие портреты?
     -- Их надо переписать: они устарели.
     Монахи опешили.
     -- И кого же заместо их писать? -- тихо спросил самый старый монах.
     -- Нас.
     Теперь уж все смолкли. И долго молчали.
     -- Гром небесный, -- сказал старик монах. -- Вот она, кара-то.
     -- Ну? -- торопил Изящный черт. -- Есть мастера? Заплатим прилично...
     Все равно ведь без дела сидите.
     --  Бей  их!  --  закричал  вдруг  один  монах.  И  несколько   человек
вскочило...  И  кинулись  на  черта,  ко  тот  быстро  вбежал  в  ворота, за
стражника. А к стражнику в момент  подстроились  другие  черти  и  выставили

вперед пики. Монахи остановились.
     Какие  вы  все же... грубые, -- сказал им Изящный черт из-за частокола.
--  Невоспитанные.  Воспитывать  да  воспитывать  вас...  Дикари.  Пошехонь.
Ничего,  мы  за  вас  теперь  возьмемся.  --  И он ушел. И только он ушел, в
глубине монастыря опять грянула  музыка...  И  послышался  звонкий  перестук
копыт по булыжнику -- черти били на площади массовую чечетку. Иван взялся за
голову и пошел прочь.

x x x

     Шел  он  по  лесу,  а  его все преследовала, догоняла, стегала окаянная
музыка, чертячий пляс. Шел Иван и плакал -- так горько  было  на  душе,  так
мерзко. Сел он на ту же поваленную лесину, на какой сидел прошлый раз. Сел и
задумался. Сзади подошел Медведь и тоже присел.

Опустившийся Медведь

     -- Ну, сходил? -- спросил он.
     -- Сходил, -- откликнулся Иван. -- Лучше бы не ходил...
     -- Что? Не дали справку?
     Иван  только  рукой  махнул,  не стал говорить -- больно было говорить.
Медведь прислушался к далекой музыке... И все понял без слов.
     -- Эти... -- сказал он. -- Все пляшут?
     -- Где пляшут-то? В монастыре пляшут-то!
     -- Ох, мать честная! -- изумился Медведь. -- Прошли?
     -- Прошли.
     -- Ну, все, -- сказал Медведь обреченно, -- надо уходить. Я так и знал,
что пройдут.
     Они помолчали.
     -- Слушай, -- заговорил Медведь, -- ты  там  ближе  к  городу...  Какие
условия в цирке?
     -- Вроде ничего... Я, правда, не шибко знаю, но так, слышно, ничего.
     -- Как насчет питания, интересно... Сколькиразовое?
     -- Шут его знает. Хочешь в цирк?
     -- Ну, а что делать-то? Хочешь не хочешь -- пойдешь. Куда больше?
     -- Да... -- вздохнул Иван. -- Дела.
     -- Сильно безобразничают? -- спросил Медведь, закуривая. -- Эти-то?
     -- А что же... смотреть, что ли, будут!
     --  Это  уж...  не  для  того старались. Погарцуют теперь. Тьфу, в душу
мать-то совсем!.. --
     Медведь закашлялся. Долго с хрипом кашлял.  --  Еще  откажут  вот...  в
цирке-то  --  собрался.  Забракуют.  Легкие как тряпки стали. Бывало, пробку
вышибал -- с оглоблю толщиной вылетала, а давеча за коровой погнался... кхо,
кхо, кхох... с версту пробежал и язык высунул. А  там  небось  тяжести  надо
подымать.
     -- Там надо на задних лапах ходить, -- сказал Иван.
     -- Зачем? -- не понял Медведь.
     --  Да  что же ты, не знаешь, что ли? Тех и кормят, кто на задних лапах
умеет.
     Любая собака знает...
     -- Да какой интерес-то?
     -- Это уж я не знаю.
     Медведь задумался. Долго молчал. -- Ну и ну, -- сказал.
     -- У тебя семья-то есть? -- поинтересовался Иван
     --  Где!..  --  горько,  с  отчаянием  воскликнул  Михаило  Иваныч.  --
Разогнал.
     Напился,  начал  буянить-то  -- они все разбежались. Где теперь, сам не
знаю. -- Он еще помолчал. И вдруг встал и рявкнул:  --  Ну,  курва!  Напьюсь
водки, возьму оглоблю и пойду крушить монастырь!
     -- Зачем же монастырь-то?
     -- Они же там!
     -- Нет, Михаило Иваныч... не надо. Да ты и не попадешь туда.
     Михаило Иваныч сел и трясущимися лапами стал закуривать.
     -- Ты не пьешь? -- спросил.
     -- Нет.
     --  Зря,  --  зло  сказал  Михаило  Иваныч.. -- Легче становится. Хошь,
научу?
     -- Нет, -- решительно сказал Иван. -- Я пробовал -- она горькая.
     -- Кто?
     -- Водка-то.
     Михаило Иваныч оглушительно захохотал... И хлопнул Ивана по плечу.
     -- Эх, дите ты, дите!.. Чистое дите, ей-богу. А то научу?
     -- Нет. -- Иван поднялся с лесины. -- Пойду: время осталось  с  гулькин
нос. Прощай.
     -- Прощай, -- сказал Медведь. И они разошлись в разные стороны. x x x

     И  пришел  Иван к избушке Бабы-Яги. И хотел уж было мимо протопать, как
услышал -- зовут:
     -- Иванушка, а Иванушка! Что ж мимо-то?
     Оглянулся Иван -- никого.
     -- Да здесь я, -- опять голос, -- в сортире! Видит  Иван-сортир,  а  на
двери -- замок пудовый. А голос-то -- оттуда, из сортира.
     -- Кто там? -- спросил Иван.
     -- Да я это, дочка Бабы-Яги... усатая-то, помнишь?
     -- Помню, как же. А чего ты там? Кто тебя?
     --  Выручи  меня  отсюда,  Иванушка...  Открой  замок. На крылечке, под
половиком, ключ, возьми его и открой. Потом расскажу все.
     Иван нашел ключ,  открыл  замок.  Усатая  дочь  Бабы-Яги  выскочила  из
сортира и стала шипеть и плеваться.
     -- Вот как нынче с невестами-то!.. Ну, змей!.. Я тебе этого не прощу, я
тебе устрою...
     -- Это Горыныч тебя туда законопатил?
     --  Горыныч..,  Тьфу,  змей! Ладно, ладно... чердак в кубе, я тебе тоже
придумаю гауптвахту, гад. -- За что он тебя? -- спросил Иван.  --  Спроси  у
него!  Воспитывает.  Полковника из себя изображает -- на гауптвахту посадил.
Слова лишнего не скажи! Дубина такая.
     -- Дочка Бабы-Яги вдруг внимательно посмотрела на Ивана. -- Слушай,  --
сказала  она, -- хочешь стать моим любовником? А? Иван оторопел поначалу, но
невольно оглядел усатую невесту: усатая-то она усатая, но  остальное-то  все
при  ней,  и даже больше -- и грудь, и все такое. Да и усы-то... это ведь...




что значит усы? Темная полоска на губе, какие это, в сущности, усы,  это  не
усы, а так -- признак.
     --  Я  что-то  не понял... -- замялся Иван. -- Как-то это до меня... не
совсем... не того...
     -- Ванька, смотри! -- раздался вдруг голос  Ильи  Муромца.  --  Смотри,
Ванька!
     -- Начинается! -- поморщился Иван. -- Заванькал.
     --  Что  начинается?  --  не поняла невеста; она не могла слышать голос
Ильи: не положено.
     -- Можно подумать, что тебе то и дело навяливаются в любовницы.
     -- Да нет, -- сказал Иван, -- зачем? Я в  том  смысле,  что...  значит,
это... дело-то такое...
     --  Чего ты мямлишь-то? Вот мямлит стоит, вот крутит. Да так да, нет --
нет, чего тут крутить-то? Я другого кого-нибудь позову. -- А Баба-Яга -- то?
     -- Она в гости улетела. А Горыныч на войне.
     -- Пошли, -- решился Иван. -- У меня полчаса есть еще. Побалуемся.
     Вошли они в избушку... Иван скинул лапоточки и вольготно прилег пока на
кровать.
     -- Устал, -- сказал он. -- Ох, и устал же! Где только не был! И  какого
я только сраму не повидал и не натерпелся...
     -- Это тебе не на печке сидеть. Что лучше: салат или яишенку?
     -- Давай чего-нибудь на скорую руку... Время-то -- к свету.
     -- Успеешь. Лучше мы яишенку, с дороги-то -- посытней. -- Дочь Бабы-Яги
развела на шестке огонек под таганком, поставила сковородку.
     -- Пусть пока разогревается... Ну-ка, поцелуй меня -- как ты умеешь? --
И дочь Бабы-Яги навалилась на Ивана и стала баловаться и резвиться.
     -- О -- о, да ты не умеешь ничего! А лапти снял!
     --  Кто  не умеет? -- взвился Иван соколом. -- Я не умею? Да я тут счас
так размахнусь, что ты... Держи руку!  Руку  держи!  Да  мою  руку-то,  мою,
держи, чтоб не тряслась. Есть? Держи другую, другую держи!.. Держишь?
     -- Держу? Ну?..
     -- Отпускай-ай, -- заорал Иван.
     -- Погоди, сковородка перекалилась, наверно, -- сказала дочь Бабы-Яги.
     -- Ты смотри, какой ты! А ребеночка сделаешь мне?
     --  Чего  же  не  сделать?  -- вовсю раздухарился Иван. -- Хоть двух. А
сумеешь ты с ним, с ребеночком-то? С  имя  ведь  возни  да  возни...  знаешь
сколько!
     -- Я уже пеленать умею, -- похвасталась дочь Бабы-Яги. -- Хошь, покажу?
Счас яишенку поставлю... и покажу.
     Иван засмеялся:
     -- Ну, ну...
     --  Счас увидишь. -- Дочь Бабы-Яги поставила на огонь яичницу и подошла
к Ивану. -- Ложись.
     -- Зачем я-то?
     -- Я тебя спеленаю. Ложись.
     Иван лег... И дочь Бабы-Яга стала пеленать его в простыни.
     --  Холосенький  мой,  --  приговаривала  она,  --   маленький   мой...
Сынуленька  мой.  Ну-ка,  улыбнись  мамочке.  Ну-ка, как мы умеем улыбаться?
Ну-ка?..
     -- У-а-а, у-а-а, --  поплакал  Иван.  --  Жратеньки  хочу-у,  жратеньки
хочу-у!..
     Дочь Бабы-Яги засмеялась:
     --  А-а,  жратеньки  захотели?  Жратеньки захотел наш сынуленька... Ну,
вот... мы и спеленали нашего маленького. Счас мы ему жратеньки дадим...  все
дадим. Ну-ка, улыбнись мамочке. Иван улыбнулся "мамочке".
     --  Во-от...  --  Дочь  Бабы-Яги  опять пошла в куть. Когда она ушла, в
окно, с улицы, прямо  над  кроватью,  просунулись  три  головы  Горыныча.  И
замерли, глядя на спеленатого Ивана... И долго молчали. Иван даже зажмурился
от жути.
     --  Утютюсеньки,  --  ласково сказал Горыныч. -- Маленький... Что же ты
папе не улыбаешься? Мамочке улыбаешься, а папе не хочешь.  Ну-ка,  улыбнись,
Ну-ка?
     -- Мне не смешно, -- скачал Иван.
     -- А-а, мы, наверно, того?.. Да, маленький?
     -- По-моему, да, -- признался Иван.
     -- Мамочка! -- позвал Горыныч. -- Иди, сыночек обкакался.
     Дочь  Бабы-Яги  уронила  на  пол  сковородку с яишенкой... Остолбенела.
Молчала.
     -- Ну, что же вы? Чего же не радуетесь? Папочка пришел, а вы  грустные.
--  Горыныч  улыбался  всеми тремя головами. -- Не любите папочку? Не любят,
наверно, папочку, не любят... Презирают. Тогда папочка будет вас  жратеньки.
Хавать  вас будет папочка... С косточками! -- Горыныч перестал улыбаться. --
С усами! С какашками! Страсти разыгрались?! -- загремел он хором. --  Похоть
свою  чесать вздумали?! Игры затеяли?! Представления?.. Я проглочу весь этот
балаган за один раз!
     -- Горыныч, -- почти безнадежно сказал Иван, -- а ведь у меня при  себе
печать... Я заместо справки целую печать добыл. Эт-то ведь... того... штука!
Так  что  ты  не  ори  тут. Не ори! -- Иван от страха, что ли, -- стал вдруг
набирать высоту и крепость в голосе. -- Чего ты  разорался?  Делать  нечего?
Схавает он... Он, видите ли, жратеньки нас будет! Вон она, печать-то,
     --  глянь! Вон, в штанах. Глянь, если не веришь! Припечатаю на три лба,
будешь тогда...
     Тут Горыныч усмехнулся и изрыгнул из одной головы огонь, опалил  Ивана.
Иван смолк... Только еще сказал тихо:
     -- Не балуйся с огнем. Шуточки у дурака.
     Дочь Бабы-Яги упала перед Горынычем на колени.
     -- Возлюбленный мои, -- заговорила она, -- только пойми меня правильно:
я же тебе  его  на  завтрак  приготовила.  Хотела  сюрприз  сделать.  Думаю:
прилетит Горыныч, а у меня для него что-то есть вкусненькое... тепленькое, в
простынках,
     -- Вот твари-то! -- изумился Иван. -- Сожрут и скажут:  так  надо,  так
задумано.  Во,  парочка  собралась! Тьфу!.. Жри, прорва! Жри, не тяни время!
Проклинаю вас! И только Горыныч изготовился хамкнуть  Ивана,  только  открыл
свои пасти, в избушку вихрем влетел донской Атаман из библиотеки.
     --  Доигрался,  сукин  сын?!  --  закричал он на Ивана. -- Допрыгался?!
Спеленали! Горыныч весь встрепенулся, вскинул головы...
     -- Эт-то что еще такое? -- зашипел он.
     -- Пошли на полянку, -- сказал ему  Атаман,  вынимая  свою  неразлучную
сабельку.
     --  Там  будет  способней  биться.  --  Он  опять посмотрел на Ивана,..
Укоризненно сморщился.
     -- Прямо подарок в кулечке. Как же ты так?
     -- Оплошал, Атаман.. -- Ивану совестно было глядеть на донца,  --  Маху
дал.. Выручи, ради Христа.
     --  Не  горюй,  --  молвил казак. -- Не таким оглоедам кровя пускали, а
этому-то... Я ему враз их смахну, все три. Пошли. Как тебя? Горыныч?  Пошли,
цапнемся. Ну и уродина!.
     --  Какой  у  меня  завтрак  сегодня! -- воскликнул Горыныч. -- Из трех
блюд. Пошли.

"Маху дал..."

     И они пошли биться.
     Скоро послышались с полянки тяжелые удары и невнятные  возгласы.  Битва
была жестокая. Земля дрожала. Иван и дочь Бабы-Яги ждали.
     -- А чего это он про три блюда сказал? -- спросила дочь Бабы-Яги, -- Он
что, не поверил мне? Иван молчал. Слушал звуки битвы.
     --  Не  поверил,  -- решила дочь Бабы-Яги. -- Тогда он и меня сожрет: я
как десерт пойду.
     Иван молчал. Женщина тоже некоторое время молчала.
     -- А казак-то!.. -- льстиво воскликнула  она.  --  Храбрый  какой.  Как
думаешь, кто одолеет?
     Иван молчал.
     -- Я за казака, -- продолжала женщина. -- А ты за кого?
     -- О-о, -- застонал Иван. -- Помру. От разрыва сердца.
     --  Что,  плохо?  --  участливо спросила женщина. -- Давай я распеленаю
тебя. -- И она подошла было, чтобы  распеленать  Ивана,  но  остановилась  и
задумалась. -- Нет, подождем пока... Черт их знает, как там у них? Подождем.
     --  Убей  меня! -- взмолился Иван. -- Приткни ножом... Не вынесу я этой
муки.
     -- Подождем, подождем, -- трезво молвила женщина. --  Не  будем  пороть
горячку. Тут важно не ошибиться.
     В  это  время  на поляне сделалось тихо. Иван и дочь Бабы-Яги замерли в
ожидании... Вошел, пошатываясь, Атаман.
     -- Здоровый бугай, -- сказал он. -- Насилу одолел. А  где  эта...  А-а,
вот  она,  краля!  Ну,  чего  будем делать? Вслед за дружком отправить тебя,
гадину?
     -- Тю, тю, тю, -- замахала руками дочь Бабы-Яги. -- О, мне эти  казаки!
Сразу на горло брать. Ты хоть узнай сперва, что тут было-то!
     --  А то я не знаю вас! -- Атаман распеленал Ивана и опять повернулся к
женщине: -- Что же тут было?
     --  Да  ведь  он  чуть  не  изнасиловал  меня!  Такой  охальник,  такой
охальник!..  Заласкаю,  говорит,  тебя  до  умопомрачения... И приплод, мол,
оставлю: назло Горынычу. Такой боевитый, такой боевитый -- так и обжигает!..
-- И дочь Бабы-Яги нескромно захихикала.
     -- Прямо огонек!
     Атаман удивленно посмотрел на Ивана.

     -- Иван...
     -- Слушай ее больше! -- воскликнул Иван горько. -- И правда  бы,  убить
тебя, да греха на душу брать неохота -- и так уж там... невпроворот всякого.
Хоть счас бы не крутилась!
     --  Но  какой  он  ни  боевитый, -- продолжала женщина, словно не слыша
Ивана, -- а все же боевитее тебя, казак, я мужчин не встречала.
     -- А что, тебе так глянутся  боевитые?  --  игриво  спросил  Атаман,  И
поправил ус.
     -- Брось! -- сказал Иван. -- Пропадем. Не слушай ее, змею.
     -- Да ну, зачем пропадать... Мы ее в плен возьмем. -- Пойдем, Атаман: у
нас времени вовсе нету. Вот-вот петухи грянут.
     -- Ты иди, -- велел Атаман, -- а я тебя догоню. Мы тут маленько...
     --  Нет, -- твердо сказал Иван. -- С места без тебя не тронусь. Что нам
Илья скажет?
     -- Мх-х, -- огорчился казак. -- Ну, ладно. Ладно... Не  будем  огорчать
Муромца.  До  другого  разочка,  краля! Ишь ты, усатая. Ох, схлестнемся мы с
тобой когда-нибудь... усы на усы! --  Атаман  громко  засмеялся.  --  Пошли,
Ивашка.  Скажи  спасибо Илье -- он беду-то почуял. А ведь он остерегал тебя,
чего не послухал?
     -- Да вот.. вишь, мы какие боевитые... Не послухал.
     Иван с Атаманом ушли.
     А дочка Бабы-Яги долго сидела на лавочке, думала.
     -- Ну, и кто же я теперь? -- спросила она сама себя.  И  сама  же  себе
ответила:
     -- Вдова не вдова и не мужняя жена. Надо кого-нибудь искать.

x x x

     В библиотеке Ивана и донца встретили шумно и радостно.
     -- Слава богу, живы -- здоровы.
     -- Ну, Иван, напужал ты нас! Вот как напужал!..
     -- Ванюша! -- позвала Бедная Лиза. -- А, Ванюша!
     --  Погоди,  девка,  не егози, -- остановил ее Илья, -- дай сперва дело
узнать: как сходил-то, Ванька? Добыл справку?

Добыл справку

     -- Целую печать добыл -- вот она. -- И Иван отдал печать.
     Печать долго с удивлением разглядывали, крутили так, этак... Передавали
друг другу. Последним, к кому она попала, был Илья; он тоже долго  вертел  в
огромных пальцах печать... Потом спросил всех:
     -- Ну, так... А чего с ней делать?
     Этого никто не знал.
     -- И зачем было посылать человека в такую даль? -- еще спросил Илья.
     И этого тоже теперь никто не знал. Только Бедная Лиза, передовая Бедная
Лиза, хотела выскочить с ответом:
     -- Как это ты говоришь, дядя Илья...
     --  Как я говорю? -- жестко перебил ее Муромец. -- Я говорю: зачем надо
было посылать человека в такую даль? Вот -- печать... Что дальше?
     Этого и Бедная Лиза не знала.
     -- Садись, Ванька, на место и сиди, -- велел Илья. -- А то скоро петухи
грянут.
     -- Нам бы не сидеть,  Илья!  --  вдруг  чего-то  вскипел  Иван.  --  Не
рассиживаться бы нам!..
     --  А  чего же? -- удивился Илья. -- Ну, спляши тогда. Чего взвился-то?
-- Илья усмехнулся и внимательно посмотрел на Ивана.
     -- Эка... какой пришел.
     -- Какой? -- все  не  унимался  Иван.  --  Такой  и  пришел  --  кругом
виноватый. Посиди тут!..
     -- Вот и посиди и подумай, -- спокойно молвил Илья.
     --  А  пошли на Волгу! -- вскинулся и другой путешественник, Атаман. Он
сгреб с головы шапку и хлопнул ее об пол. -- Чего сидеть?! Сарынь!..
     Но не успел он крикнуть свою "сарынь", раздался трубный глас петуха: то
ударили третьи. Все вскочили на  свои  полки  и  замерли.  --  Шапка-то!  --
вскрикнул Атаман. -- Шапку оставил на полу.
     --  Тихо!  --  приказал  Илья.  -- Не трогаться! Потом подберем... Счас
нельзя.
     В это время  скрежетнул  ключ  в  дверном  замке...  Вошла  тетя  Маша,
уборщица. Вошла и стала убираться.
     -- Шапка какая-то... -- увидела она. И подняла шапку. -- Что за шапка?!
Чудная какая-то. -- Она посмотрела на полки с книгами. -- Чья же это?
     Персонажи  сидели  тихо,  не двигались... И Атаман сидел тихо, никак не
показал, что это его шапка. Тетя Маша положила шапку на  стол  и  продолжала
убираться. Тут и сказке нашей конец. Будет, может быть, другая ночь... Может
быть, тут что-то еще произойдет... Но это будет уже другая сказка. А этой --
конец.