А
полезли куда-то на гору,
я чуть
не
на
карачках дополз -- ну, красота! На всех пароходах -- музыка. Такое осюсение,
что музыка из воды идет. Спускаемся -- опять в ресторан...
-- Это ж
сколько денег просадить
можно?!
--
сказала
Нюра.
--
Тут
ресторан, там ресторан...
--
Они там
на каждом
шагу!
Мне
там
один тоже
говорит:
первый
и
последний
раз.
Корову,
говорит, целую ухнул.
Нет,
там
есть
пельменные
вообще-то. Три порции -- от так от хва­тает...
...А в купе, где Иван, некто молодой,
очень красивый,
пел
под гитару
очень красивую песню -- про "Россию-ма­тушку".
За Россию-матушку -- все умны,
За Россию-матушку -- все смелы...
Иван
слушал, стиснув .зубы.
Песня очень ему нравилась. Вошел курносый
(курортник), присел, тоже стиснул зубы. Ему тоже очень понравилась песня.
Песня кончилась.
Все посидели молча... Курносый спросил гитариста:
-- А "Очи..." можешь? Дай "Очи..."!
Иван пристукнул кулаком по колену... Встал и пошел из купе.
И запел в коридоре:
С сестрой мы в лодочку садились,
Тихо-онько плыли по волна-ам!..
Потом Иван вошел в свое купе.
-- Дорогие мои, хорошие... --
заговорил он было. Но
профессор с Нюрой
говорили негромко между собой, и Иван смолк.
А профессор и
Нюра, не обращая на Ивана никакого внимания,
продолжали
говорить. И очень даже странно они говорили:
-- Прямо не
знаю, как вам и сказать... -- раздумчиво ска­зала Нюра. --
Все же у меня двое детей... да маленькие та­кие!..
-- Господи! -- тихонько воскликнул профессор. -- Ну и что? И прекрасно.
Он
как
раз
детей
очень
любит.
У
него
под
Москвой
домик...
будете
жить-поживать
да
добра
наживать.
Он
не
пьет, не буянит,
сроду никогда
грубого слова не ска­зал. Как у Христа за пазухой будешь жить. Решайся.
-- Прямо не знаю... -- тихо и грустно опять сказала Ню­ра.
-- Если
уж
честно-то: конечно,
мне надоела такая
жизнь. У
людей
праздник, а у
меня
загодя душа болит. Или ехать куда: опять, думаешь, какая-нибудь история... А
ему сколько лет-то?
--
Тому человеку-то?
Семьдесят.
Но
он
еще в
форме... Седой такой,
головку
носит
гордо
--
красавец.
Он
всю
жизнь
танцевал
в
оперетте,
поэтому... головку умеет держать.
-- Многовато вообще-то...
-- Да я же говорю: он любого молодого
за
пояс заткнет! Ну, и потом --
культура! Там же через каждое слово -- "мер­си", "пардон", "данке шен"... Ты
хоть отдохнешь от этих вся­ких "чаво" да "надысь"...
-- Да охота, конечно, пожить, как...
--
Я извиняюсь, -- вмешался
Иван, заметно трезвея. --
Про
кого
тут
речь?
--
Дело же не
в том даже, что
самой пожить, --
продолжа­ла Нюра, не
слыша и не видя Ивана, -- а в том, чтобы детей воспитать на хорошем примере.
Сейчас-то -- что за пример они видят!
-- Я же про то и говорю! -- подхватил профессор. -- При­мер же будет.
-- Я подумаю, -- сказала Нюра.
-- Подумай-подумай.
-- Ну и что, что семьдесят: я за ним ухаживать буду...
-- Так,
а что там
ухаживать-то: утром отнес
его в
садик, посадил
в
креслице -- и сиди он себе, "мерсикай". Ест мало, кашку какую-нибудь сварил,
он покушает, и все. А вечером...
-- Слушайте, -- заговорил
Иван, угрожающе округлив глаза. -- Я говорю,
я извиняюсь, но я же -- тут! В чем дело?!
-- А, ты
тут?
--
"спохватилась"
Нюра.
-- А
мы
и
не
слы­шим
-- ..далее 

<ght -->