знаю
Климку: сразу в
штаны
нало­жит. Завтра же до света помчится со своей
дудкой коров со­бирать. Ничем больше Климку не взять. Проси ты его, не проси
-- бесполезно. Экономику
эту он тоже... у него
своя
экономика: он
рублей
триста домой отдал,
семье, а двести с лишним
себе
оставил и
прикинул, на
сколько ему хватит. Недели на
две хватит:
он
хоть и гуляет, а угостить из
своего кармана шиш кого угостит.
Григорий задумался. Ведь
и правда, завтра же перед ним станет
вопрос:
как быть со стадом колхозников? А как быть?
-- Так что, неужели никого больше нельзя заинтересо­вать?
-- А кого?! -- воскликнул Максим. --
Мужики
помоложе да покрепче, они
все у дела --
все
почти механизаторы, со­всем молодой
-- тот посовестится
пастухом, бабу какую-нибудь?.. У каждой семья, тоже не может.
Вот и беда-то
-- не­кому больше.
Я бы пошел,
но староват уже гоняться-то там за
ими
по
косогорам.
Вот видишь,
я
тебе
один
маленький пример
привел,
и
ты уже
задумался, -- Максим весело по­смотрел на племяша, дотянулся к нему, хлопнул
по
пле­чу. -- Не журись! Однако прислушайся к
моему совету: будь покруче с
людями. Люди, они
ведь... Эх-х! Давай-ка по рю­мочке пропустим, а то у меня
аж в горле высохло: целую речь тут тебе закатил.
Григорий
хотел
позвать жену из горницы, чтоб она со­брала чего-нибудь
на стол, но Максим остановил:
--
Не
надо,
пусть
она
там
ребятишек
укладывает.
Мы
са­ми
тут
чего-нибудь...
Григорий достал что надо, они налили по рюмочке, но пить не стали пока,
закурили.
-- Я ведь по
глазам
вижу, Гриша: сперва окрысился на меня
-- пришел,
дескать, ученого учить! А я просто радый за тебя, пришел от души поздравить.
Ну, и посоветовать... Я как-никак жизнь доживаю, всякого повидал,
-- Максим
склонил массивную седую голову, помолчал... И Григорий подумал в эту минуту,
что дядя его,
правда, повидал вся­кого: две войны отломал, на последней был
ранен,
попал
в
плен.
Потом,
после
войны,
долго
выясняли,
при
каких
обстоятельствах
он
попал
в
плен...
А
пока
это
выясняли,
жена
его,
трактористка-стахановка, заявила тут, что отныне она
не
считает себя женой
предателя, и всенародно прокляла
тот день и час, в какой судьба свела их. И
вышла за другого фронтовика.
Все это надо было вынести, и
Максим вынес. --
Да, -- сказал Максим, -- вот такие наши дела. Давай-ка...
Они выпили, закусили, снова закурили. Максиму стало легче, он
вернулся
к разговору.
-- Вся беда наша, Григорий, что мужик наш середки в жизни не знает. Вот
я был в Германии... Само собой, гоняли нас на работу, а работать приходилось
с ихными же рядом, с немцами.
Я к ним и пригляделся. Тут... хошь не хошь, а
при­глядишься.
И
вот я
какой
вывод для
себя
сделал: немца,
его как
с
малолетства на середку нацелили,
так он живет всю жизнь -- посередке. Ни он
тебе
не
напьется, хотя и выпьет, и
песню
даже
затянут...
Но до края он
никогда не дойдет. Нет. И
работать по-нашенски -- чертомелить -- он тоже не
будет:
с такого-то часа и до
такого-то,
все. Дальше,
хоть ты лоп­ни,
не
заставишь его работать. Но свои часы отведет аккуратно -- честь по чести, --
они работать умеют, и
свою
вы­году...
экономику, как
ты говоришь,
он
в
голове держит. Но и вот таких, как Климка Стебунов, там
тоже нету. Их там и
быть не может. Его там засмеют, такого, он сам не
выдер­жит. Да он там и не
уродится такой, вот штука. А у нас ведь как: живут
рядом,
никаких условиев
особых нету
ни
для
од­ного,
ни
для другого,
все
одинаково.
Но
один,
смотришь, живет, все у него есть, все припасено... Другой только ко­сится на
этого, на справного-то, да
подсчитывает, сколько у него чего. Наспроть меня
Геночка ..далее 

<ght -->