и
умер. Насилу добудются
потом.
Помню,
Ванька... Иван, отец твой,
один раз
таким убойным сном заснул, что не могут никак разбудить. Чего только с им ни
делали!.. Шта­ны сняли,
по поляне катали
-- спит, и все. Тятя
разозлился:
"Счас,
говорит,
бич
возьму да бичом скорей добужусь!"
Я уж
щекотать его
начал, ну кое-как
продрал глаза.
А то ни­как! -- Максим посмеялся, покачал
головой,
задумался:
вспомнил
то
далекое-далекое,
милое сердцу время.
И
Гри­горий тоже задумался: он плохо помнил отца, тот вскоре после войны
умер
от ран, Григорий хранил о нем светлую память. Долго молчали.
-- Да, -- сказал Григорий. -- Но с техникой -- это ты зря. Что же, весь
свет будет на машинах, а мы... в ночь по
три­дцать верст пешака давать? Тут
ты
тоже... в крайность уда­рился. Но про середку -- это, пожалуй, не лишено
смыс­ла А?
-- Не
лишено, нет. Налей-ка, да я тебе
еще одну по­учительную историю
расскажу. Ты ничего, спать не хошь?
-- Нет, нет! Давай историю.
Максим пододвинул к себе рюмку, задумчиво посмотрел на нее и отодвинул.
--
Потом
выпью,
а то худо расскажу. Я ведь шел
к тебе,
эту историю
держал в голове, расскажу, думаю, Гришке -- сгодится. Это даже не история, а
так
--
из детства тоже
из
на­шего. Но она тебе
может сгодиться
--
она
тоже... как сказать, про
руководителя: каким надо быть руководителем-то. --
Максим посмотрел на племянника не то весело,
не то на­смешливо...
Григорию
показалось
--
насмешливо. Дядя
вро­де
подсмеивался над
его
избранием в
руководители. У Гри­гория даже шевельнулось в
душе протестующее чувство, но
он
смолчал.
В
этот вечер он
как-то по-новому
узнал
дядю.
"Сколько же,
оказывается, передумала эта голова! -- изум­лялся он, взглядывая на Максима.
-- Ничего не принял му­жик на голую веру,
обо всем думал, с чем не согласен
был, про то
молчал. Да и не спорщик он, не хвастал умом, но правду, похоже,
всегда знал".
-- Было нам... лет по пятнадцать, может, поменьше, -- стал рассказывать
Максим. -- Деревня наша, не деревня --
село,
в старину было большое,
края
были: Мордва, Низов­ка, Дикари, Баклань...
-- Это я еще помню, -- подсказал Григорий.
-- А,
ну да, -- согласился Максим. -- Я
все забываю, что тебе уж тоже
за тридцать, должен помнить. Ну,
вот. И вот дрались
мы -- край на край
--
страшное
дело. Чего делили,
черт его
в душу знает.
До нас так было, ну и
мы... Дрались несусветно. Это
уж ты
не
помнишь, при Советской
власти это
утихать стало. А тогда просто... это... страшное дело что
творилось. Головы
друг
другу
гирьками
проламывали.
Как
какой
праздник,
так,
глядишь,
кого-нибудь
изувечили.
Ну
а жили-то мы в Низовке, а Низовка
враждовала с
Мордвой,
и мордовские нас
били: больше их
было,
что
ли,
потом
они все
какие-то... черт их знает
--
какие-то
были
здоровые.
Спуску мы тоже
не
давали... У нас
один Митька Куксин,
тот
черту
рога
выломит
-- до
того
верткий был
парень.
Но все же ордой они
нас
одолевали.
Бывало, девку
в
Мордве лучше не
заводи:
и
девке попадет, и тебе ребра
перещитают.
И вот
приехал
к
нам
один
парнишечка,
наш
годок,
а
ростиком
ку­да
меньше,
замухрышка, можно сказать. Теперь вот слушай внимательно! --
Максим даже
и
пальцем ..далее