матери
написать
-- время
нет.
Пожалуйся на
него
директору шахты. Хошь, я сочиню? Заказным отправим...
-- Ты что, сдурел, Макар? На родного сына стану дирек­тору жалиться!
-- Можно хитрей сделать. Можно
послать телеграмму: мол, беспокоюсь, не
захворал ли? Его все равно вызовут...
-- Тьфу,
дьявол!
Тебе что, делать,
что ль, нечего,
--
выду­мываешь
сидишь?
-- А учить подлецов надо, учить.
Старуха, злая, обиженная за сына, шла дальше своей до­рогой.
--
Боров гладкий,
-- бормотала
она,
-- ты
их нарожай сперва своих,
потом жалься. Подымется ли рука-то?
-- Человека
-- пока не стукнет, до тех
пор он не пой­мет,
-- говорил
сам с собой Макар. -- На судьбу обижаемся, а она учит, матушка. Учит.
Проходили еще люди. Макар заговаривал со всеми, и все
в таком
же духе
-- в воскресном. Подсказывал, как можно теще насолить, как заставить уважать
себя дирекцию совхоза. Надо только
смелей
быть. Выступать подряд
на
всех
собра­ниях и каждый раз -- против. Они
сперва окрысятся, попро­буют ущемить
как-нибудь, а ты на собрании и про
это.
Важ­но --
не сдаваться. Когда они
поймут, что с тобой ничего нельзя сделать, тогда начнут уважать. А то еще
и
побаиваться станут -- грешки-то есть. У кого их нету?
-- Дак ведь возьмут да и выгонют.
-- А куда выгонять-то? Дальше-то?.. Это ж не с завода.
Где-нибудь
часа
так
в
два
пополудни
к Макару выходил
дед Кузьма,
выпивоха и правдолюб. Опохмелиться у него ни­когда денег не было.
--
Дай
на бутылку. Во
вторник
поплывем
с зятем
рыба­чить, привезу
рыбки.
Макар давал рубль двадцать -- на плодово-ягодную. Толь­ко просил:
-- Приходи здесь пить. А то поговорить не с кем.
Дед приносил
бутылку
плодово-ягодной,
выпивал
ста­кан,
и ему сразу
легчало.
-- Вчерась перебрали с зятем. Тоже лежит мучается.
-- Отнеси стаканчик.
-- Ничо, оклемается -- молодой. Мне этой самому -- только-только.
-- Жадный.
-- Нет, -- просто говорил дед.
-- А взять-то тоже не на что? Зятю-то.
-- Да есть у Нюрки... Она рази даст. Тут хоть подохни. Как жена-то?
-- Хворает.
--
Ты
ее, случаем, не поколачиваешь тайком?
-- чего она
у
тебя все
время хворает?..
-- Ни разу пальцем не тронул. Так -- организм слабый.
-- Чудной ты мужик, Макар. Не пойму тебя. Нашенских, кто на глазах рос,
всех понимаю, а тебя никак не пойму.
-- Чем же я кажусь чудной? -- искренне интересовался Макар.
--
Ну как
же? Подошло воскресенье --
ты
сидишь день-деньской
сложа
ручки. Люди
ждут
не
дождутся этого воскресенья,
чтоб
себе
по хозяйству
чего-нибудь сделать, а тебе вроде и делать нечего.
-- А на кой оно мне... хозяйство-то?
-- Вот то и чудно-то. Ты из каких краев-то? Или я уж спрашивал?
-- Недалеко отсюда. Что мне его, хозяйство-то, в гроб с собой?
-- Ну, тебе до гроба ишо... Поживешь. Работа
--
не бей лежачего. И не
совестно ведь! -- искренне изумлялся дед. -- Неужель не совестно? На тебе же
пахать надо, а ты...
-- Ни на вот эстолько. -- Макар показывал кончик ми­зинца.
-- А почто, например, ты
то одно
людям говоришь, то другое --
совсем
наоборот? Чего ты их путаешь-то?
Макар глубокомысленно думал, глядя на улицу, потом говорил. Похоже, всю
правду, какую знал про себя.
-- Не для этой я жизни родился, дед... Для этой, но гораз­до круче умом
замешан.
-- Для какой же ты жизни?
-- Сам не знаю. Вот говоришь -- путаю людей. Я сам не знаю, как мне их:
жалеть
или
надсмехаться
над ними.
Хожу, гляжу
-- охота
помочь
советом
каким-нибудь...
Потом раздумаешься:
да пошли вы все!..
Как
жили,
так
и
живите -- кроты.
-- Хм.
--
Так
вот
ходишь неделю, тыкаешься
в ихные
дела...
По­том придет
воскресенье, и я
вроде отдыхаю. Давайте, думаю, черти, -- гните дальше. А я
еще какую-нибудь пакость подскажу.
-- Во стерьва-то!
-- Ей-Богу! А завтра опять пойду по домам, опять
полезу
с советами. И
знаю, что
не слушают они моих
советов,
а удержаться
не могу. Мне бы -- в
большом
масштабе советы-то давать,
у меня бы
вышло.
Ну, подучиться, само
собой... У меня какой-то зуд на советы. Охота учить, и все, хоть умри.
-- Дак и учил бы одному чему, а то, как...
-- Да я и хочу! Но
ведь я им одно, а они меня по матушке. А то и -- по ..далее 

<ght -->