страдания!..
За
наши
раны!
За
кровь
советских
людей!..
За
разрушенные города и
села! За
слезы
наших
жен
и
матерей!.. --
Бронька
кричит, держит ру­ку, как если бы он стрелял. Всем становится не по себе. --
Ты
смеялся?!
А
теперь умойся
своей кровью, гад ты ползучий!! --
Это уже
душераздирающий
крик. Потом гробовая тишина...
И
шепот, торопливый, почти
невнятный: -- Я
стрелил... -- Бронька роняет голову на грудь,
долго
молча
плачет, оска­лился, скрипит
здоровыми
зубами,
мотает
безутешно
головой.
Поднимает
голову
-- лицо
в слезах.
И опять
тихо,
очень тихо, с
ужасом
говорит:
-- Я промахнулся.
Все
молчат. Состояние
Броньки
столь сильно действует,
удивляет, что
говорить что-нибудь -- нехорошо.
-- Прошу
плеснуть, -- тихо, требовательно говорит Бронь­ка. Выпивает и
уходит к воде. И долго сидит на берегу один, измученный пережитым волнением.
Вздыхает, кашляет. Уху отказывается есть.
...Обычно
в
деревне
узнают,
что
Бронька
опять
рассказы­вал
про
"покушение".
Домой Бронька приходит мрачноватый, готовый выслу­шивать
оскорбления и
сам оскорблять. Жена его, некрасивая толстогубая баба, сразу набрасывается:
-- Чего как пес побитый плетешься? Опять!..
-- Пошла ты!.. -- вяло огрызается Бронька. -- Дай по­жрать.
-- Тебе не пожрать надо,
не пожрать, а всю голову проло­мить безменом!
-- орет жена. -- Ведь от людей уж прохода нет!..
-- Значит, сиди дома, не шляйся.
--
Нет,
я
пойду счас!..
Я счас пойду
в сельсовет, пусть они
тебя,
дурака, опять вызовут! Ведь тебя, дурака беспалого, засудют когда-нибудь! За
искажение истории...
-- Не имеют права: это не печатная работа. Понятно? Дай пожрать.
-- Смеются, в глаза смеются, а ему... все Божья роса. Харя ты неумытая,
скот
лесной!..
Совесть-то у тебя есть?
Или ее всю уж отшибли? Тьфу!
-- в
твои глазыньки бесстыжие! Пупок!..
Бронька наводит на жену строгий злой взгляд. Говорит негромко, с силой:
-- Миль пардон, мадам... Счас ведь врежу!..
Жена
хлопала дверью,
уходила прочь --
жаловаться
на своего "лесного
скота".
Зря
она говорила, что Броньке -- все
равно. Нет. Он тяжело переживал,
страдал,
злился...
И дня
два
пил
дома.
За
водкой
в
лавочку
посылал
сынишку-подростка.
-- Никого там
не слушай, -- виновато
и
зло
говорил сы­ну. -- Возьми
бутылку и сразу домой.
Его действительно несколько раз вызывали в сельсовет совестили, грозили
принять меры...
Трезвый
Бронька, не
глядя председателю в
глаза,
говорил
сердито, невнятно:
-- Да ладно!.. Да брось ты! Ну?.. Подумаешь!..
Потом выпивал
в
лавочке "банку",
маленько сидел на
крыльце -- чтобы
"взяло", вставал, засучивал рукава и объяв­лял громко:
--
Ну, прошу!.. Кто?
Если малость изувечу, прошу не
обижаться.
Миль
пардон!..
А стрелок он был правда редкий.
Мнение
Некто
Кондрашин, Геннадий
Сергеевич,
в
меру пол­ненький
гражданин,
голубоглазый,
слегка
лысеющий,
с
надменным,
несколько
даже
брезгливым
выражением на лице, в десять часов без пяти
минут вошел в подъезд
большого
глазастого здания, взял в окошечке
ключ под номером 208, взбежал, поигрывая
обтянутым
задком,
на
второй
этаж, прошел
по длинному коридору, отомкнул
комнату номер
208,
взял местную
газету,
которая ..далее 

<ght -->