из палаты,
сгорбившись. Недалеко от больницы
повстречал Глашку. Та бежала ему навстречу
-- Скажу я ему, дядя Андрей... пусть! Скажу, что
соглас­ная,
-- пусть
поправляется.
--
Не надо, -- сказал Андрей. Хмуро посмотрел себе под ноги. -- Он так
поправится. Врать будем -- хуже.
Колька поправился.
Через пару
недель он уже
сидел в кровати и ковырялся пинцетом в часах
-- сосед по палате попросил посмотреть.
В окна палаты в упор било яркое солнце. Августовский полдень вызванивал
за
окнами
светлую тихую
музыку
жизни.
Пахло мятой
и
крашеной
жестью,
догоряча нагретой солн­цем. В больничном дворе то
и дело горланил одуревший
от жары петух.
-- Не зря он так орет, -- сказал кто-то. -- Курица ему из­менила. Я сам
видел: подошел красный петух, взял ее под крылышко и увел.
-- А этот куда смотрел, который орет сейчас?
-- Этот?.. Он в командировке был -- в соседней ограде.
Колька тихонько хохотал, уткнувшись
в подушку.
Когда
его
кто-нибудь
спрашивал,
как это
с ним
получи­лось,
Колька
густо
краснел
и
отвечал
неохотно:
-- Нечаянно. -- И склонялся к часам.
Отец каждый день приходил в больницу...
Подолгу
сидел
на
табуретке,
около кровати. Смотрел, как сын ковыряется в часах.
-- Как там, дома? -- спрашивал Колька.
-- Ничего. В порядке.
Потеряешь колесико-то... --
Отец с трудом ловил
на одеяле крошечное колесико и подавал сыну.
-- Это маятник называется.
-- До чего же махонькое! Как только ухитряются делать такие?
-- Делают. На заводе все делают.
-- Меня, например, хоть убей, ни в жизнь не сделал бы такое.
Колька улыбался:
-- То ты. А там умеют.
Андрей тоже улыбался... гладил ладонью колено и говорил:
-- Да... там -- конечно... Там умеют. Там все умеют.
Непротивленец Макар Жеребцов
Всю
неделю Макар Жеребцов ходил по домам и обстоятельно, въедливо учил
людей добру и терпению. Учил жить -- по возможности весело, но благоразумно,
с "пониманием многомиллионного народа".
Он разносил
односельчанам
письма. Работу свою ценил, не стыдился, что
он, здоровый, пятидесятилетний, носит письма и газетки. Да пенсию старикам.
Шагал по улице -- спокойный, сосредоточенный.
Его окликали:
-- Макар, нету?
-- Ты же видишь -- мимо иду, значит, нету.
-- Чего же негу-то? Пора уж. Черти окаянные.
И Макар подходил к пряслу, вешал свою сумку на колышек, закуривал.
-- Сколько у нас, в СССР, народу?
Старуха не знала.
-- Дьявол их знает, сколько? Много небось.
--
Много. -- Макар тоже точно не знал, сколько. -- И всем надо
выдать
пенсию...
-- Чего же всем-то? Все -- зарплату получают.
-- Ну, я неправильно выразился. Кто заслужил. Так?
-- Ну? Чего ты опять?
-- Спокойно. Тебе государство
задержало пенсию на один день, и ты
уже
начинаешь возвышать голос.
Сама злишься,
и на тебя тоже глядеть тошно. А у
государства таких, как
ты, -- миллионы. Спрашивается, совесть-то у вас есть
или
нету? Вы
что,
не
можете
потерпеть
день-другой?
Вы войдите тоже
в
ихнее-то положение.
Старухи обижались. Старики посылали Макара... дальше.
Макар шел дальше.
-- Семен, ездил к сыну-то?
-- Ездил...
-- Ну, как?
-- Никак. Как пил, так и пьет. С работы опять прогнали, свистуна.
-- Ну, ты, конечно, коршуном на него. Такой-сякой-разэдакый!
-- А как же мне с им? Петя, сынок, уймись с пьянкой?
--
Да где там! Ты
и слов-то таких не знаешь. Ты привык языком-то, как
оглоблей, ломить... Самого, дурака, с малых лет поленом учили, ты думаешь, и
всегда так надо. Теперь совсем другая жизнь...
-- Раньше так пили, как он заливается? Другая жизнь...
-- А
ты
войди в
его положение.
Он -- молодой,
дорвался
до вольной
жизни, деньжаты
появились...
Ведь
тут
какую силу
воли надо
иметь, чтоб
сдержаться?
Кониную. С
другой стороны, его
тоска гложет
--
оторвался от
родительского дома.
Ты
вон в город-то на
неделю уедешь,
и то тебя
домой
манит,
а он сколько уж лет
там.
Он небось сходит
в
кино, по­глядит
про
деревню -- и пойдет выпьет. Это же все понимать надо.
-- Ты, лоботряс, только рассуждать умеешь. А
коснись самого, не так бы
запел.
Ходишь
по деревне, пустозвонишь... Пустозвон.
Чего ты лезешь
не в
свое дело?
-- Я вас учу, дураков. Ты
приехай к нему, к Петьке-то, да сядь выпей с
ним...
-- У тебя прям не голова, а сельсовет.
--
Да. Выпей. А потом к нему
потихоньку
в
душу: сокра­тись,
сынок, ..далее 

<ght -->