-- Ты что, девку какую-нибудь надумал украсть? -- спро­сил Ермолай.
Пашка засмеялся, ничего не сказал, вышел на улицу.
Была
сырая темная ночь. Недавно прошел хороший дождь, отовсюду капало.
Лаяли собаки. Тарахтел где-то движок.
Пашка вошел в РТС, где стояла его машина.
Во дворе РТС его окликнули.
-- Свои, -- сказал Пашка.
-- Кто свои?
-- Холманский.
-- Командировочный, что ль?
-- Ну.
В круг света вышел дедун сторож, в тулупе, с берданкой.
-- Ехать, что ль?
-- Ехать.
-- Закурить имеется?
-- Есть.
Закурили.
-- Дождь, однако, ишо будет, -- сказал дед и
зевнул. -- Спать клонит в
дождь.
-- А ты спи, -- посоветовал Пашка.
-- Нельзя. Я тут давеча соснул было, дак заехал этот...
Пашка прервал словоохотливого старика:
-- Ладно, батя, я тороплюсь.
-- Давай, давай. -- Старик опять зевнул.
Пашка завел свою полуторку и выехал со двора РТС.
Он знал, где живет Настя -- у самой реки над обрывом.
Днем разговорились с
Прохоровым,
и
он
показал Пашке этот дом. Пашка
запомнил, что окна горницы выходят в сад.
Сейчас Пашку волновал один вопрос: есть у Платановых собака или нет?
На улицах в деревне
никого
не было.
Даже парочки по­прятались. Пашка
ехал на малой скорости, опасаясь влететь куда-нибудь.
Подъезжая
к
Настиному
дому, он совсем почти сбросил
газ,
вылез
из
кабины. Мотор не заглушил.
-- Так, -- негромко сказал он и потер ладонью грудь: он волновался.
Света не было в доме. Присмотревшись во тьме, Пашка увидел сквозь голые
деревья
слабо
мерцающие
темные
окна
горницы.
Сердце
Пашки
громко
заколотилось.
"Только бы собаки не было".
Он
кашлянул, осторожно
потряс
забор -- во
дворе молча­ние.
Тишина.
Каплет с крыши.
"Ну, Пашка... или сейчас в лоб получишь, или..."
Он тихонько перелез через низенький забор и пошел к окнам. Слышал сзади
приглушенное ворчание своей
верной полуторки, свои шаги
и
громкую капель.
Весна исходила соком. Пахло погребом.
Пашка, пока шел по саду, мысленно пел песню про во­семнадцать лет, одну
и ту же фразу: "В жизни раз бывает во­семнадцать лет". Он весь
день сегодня
пел эту песню.
Около
самых окон под
его ногой
громко
треснул сучок.
Пашка
замер.
Тишина. Каплет.
Пашка сделал последние два шага и стал в простенке. Перевел
дух.
"Одна она тут спит или нет?" -- возник новый вопрос.
Он
вынул
фонарик,
включил
и
направил
в окно. Желтое
пятно
света
поползло по стенкам,
вырывая
из тьмы отдель­ные предметы: печка-голландка,
дверь, кровать... Пятно дрогнуло и
замерло. На кровати кто-то
зашевелился,
поднял голову -- Настя. Не испугалась. Легко вскочила и пошла к окну в одной
ночной рубашке. Пашка выключил фонарик.
Настя откинула крючки и раскрыла окно.
Из горницы пахнуло застойным сонным теплом.
--
Ты что? --
спросила
она
негромко. Голос ее насторо­жил Пашку
--
какой-то отчужденный.
"Неужели
узнала?" -- испугался он. Он хотел, чтобы его
принимали пока
за другого. Он молчал.
Настя отошла
от окна. Пашка включил
фонарик.
Настя прошла
к
двери,
закрыла ее плотнее и вернулась к окну. Пашка выключил фонарь.
"Не узнала. Иначе не разгуливала бы в одной рубахе".
Пашка услышал
запах
ее
волос.
В
голову
ударил горячий
туман.
Он
отстранил ее и полез в окно.
-- Додумался? -- сказала Настя слегка потеплевшим го­лосом.
"Додумался, додумался, -- думал Пашка. -- Сейчас будет цирк".
--
Ноги-то вытри,
-- сказала Настя,
когда
Пашка
влез в
горницу
и
очутился с ней рядом.
Пашка продолжал молчать. Обнял ее, теплую,
мягкую.
Так сдавил, что
у
ней лопнула на рубашке какая-то тесемка.
-- Ох, -- глубоко вздохнула Настя, -- что ж ты делаешь? Шальной!..
Пашка начал ее
целовать. И
тут что-то случилось
с Нас­тей: она вдруг
вывернулась из его объятий, отскочила,
судо­рожно зашарила
рукой по стене,
отыскивая выключатель.
"Все. Конец". Пашка приготовился к самому худшему: сейчас она закричит,
прибежит ее отец и будет
его фотогра­фировать. Он отошел на всякий случай к
окну.
Вспыхнул
свет.
Настя ..далее 

<ght -->