я не
буду, -- решил
Генка и отодвинул перцовку
подальше от
себя. -- Лучше стихи напишу. Про корову.
OCR: 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского
Генерал Малафейкин
Мишка Толстых, плотник СМУ-7,
маленький, скула­стый человек с длинными
руками,
забайкальский
москвич,
возвращался
из
гостей
восвояси.
От
братца-ленинградца.
Брат
принял
его плохо,
сразу
кинулся учить жизни...
Мишка обиделся, напился, нахамил жене брата и поехал домой в Москву.
К поезду пришел
раньше других. Вошел в
купе, забросил чемодан наверх,
попросил
у
проводницы
простыни
и
одеяло. Ему
сказали:
"Поедем,
тогда
получите простыни". Миш­ка
снял
ботинки и прилег пока на матрац на верхней
полке. И заснул.
Проснулся
ночью.
Под ним во
тьме негромко разговари­вали
двое. Один
голос
показался Мишке
знакомым.
И гово­рил больше как
раз этот, знакомый
голос. Мишка прислу­шался.
-- Не скажите, не скажите, -- негромко говорил голос, -- не могу с вами
согласиться. У меня же бывает
то и дело: вызываешь его, подлеца, в кабинет:
"Ну,
что
будем
делать?"
Молчит.
"Что
будем делать-то?!"
Молчит,
жмет
плечами. "Будем продолжать в том же духе?" Гробовое молчание.
-- Это они мастера -- отмолчаться, --
поддержал другой голос, усталый,
немолодой. -- Это они умеют.
-- Что вы! Молчит, как в рот воды набравши. "Ну, дол­го, --
спрашиваю,
-- будем в молчанку играть?"
Мишка вспомнил, чей голос
напоминает
этот голос внизу: Семена Иваныча
Малафейкина, московского соседа из 37-го дома,
нелюдимого маляра-шабашника,
инвалид­ного
пенсионера.
С этим Семеном
Иванычем
Мишка один
раз
вместе
халтурил: отделывали квартиру какому-то боль­шому начальнику. Недели полторы
работали, и за
все это время Малафейкин сказал, может быть, десять слов. Он
да­же не здоровался, когда приходил на работу. На вопрос, по­чему он молчит,
Малафейкин
сказал:
"У меня грудь болит с вами
трепаться". Но этот,
внизу
это, конечно, не Малафей­кин... Но до чего похож голос. Поразительно.
-- "Ведь я
же
тебя,
подлеца, из
Москвы выселю! -- гово­ришь ему. --
Выведешь ведь из терпения
-- выселю!" -- "Не надо", -- просит. "А-а, открыл
рот!.. Заговорил?"
-- Случается, выселяете?
-- Мало. Их же и жалко, подлецов. Что они там будут де­лать?
-- Господи!.. Да нам полно людей требуется!
--
А вы
что там
с ними
будете делать? Самогон
варить?
Двое
внизу
начальственно -- негромко, озабоченно -- посмеялись.
-- Да-а... У нас тоже хватает этого добра. А как вы боре­тесь с такими?
-- Да как... Профилактика плюс милиция. Мучаемся, а не боремся. Устаем.
Приедешь
на
дачу, затопишь
камин,
смот­ришь на
огонь
-- обожаю,
между
прочим,
на огонь
смот­реть, -- а из
огня
на
тебя...
какое-нибудь мурло
смотрит. "Гос­поди, -- думаешь, -- да отстанете вы от меня когда-нибудь!"
-- Как
это -- смотрит?
--
не понял другой,
усталый
собе­седник. --
Мысленно, что ли?
--
Ну,
насмотришься
на них за день-то... Они и кажутся где попало. У
вас дача каменная?
-- У меня
нету. Я,
как маленько посвободнее, еду в дерев­ню к себе. У
меня деревня рядом. А у вас каменная?
-- Каменная,
двухэтажная. Напрасно
отказываетесь
от дачи
-- удобно.
Знаете, как ни устанешь за день, а приедешь, затопишь камин -- душа отходит.
-- Своя?
-- Дача-то?
-- Да.
-- Нет, конечно! Что
вы! У меня
два сменных водителя,
так
один
уже
знает: без четверти
пять звонит: "Домой, Се­мен Иваныч?" --
"Домой,
Петя,
домой". Мы с ним дачу на­зываем домом.
Мишка наверху даже заворочался -- рассказчика-то то­же Семеном Иванычем
зовут! Как Малафейкина. Что это?
А Семен Иваныч внизу продолжал рассказывать:
-- "Домой, -- говорю, ..далее 

<ght -->