друга.
У сына он живет, балда старая.
А сын далеко
где-то. Так, говоришь,
испаскудился народишко?
-- Здорово испаскудился, -- серьезно сказал Угодник.
--
Совсем
никудышный стал
народ!
--
подхватил
Тимо­фей.
-- Пьют,
воруют... Я и то приворовываю на складе. Знамо, грех, но поглядишь кругом-то
-- господи-господи, что делается!
-- Приворовываешь?
-- Приворовываю, батюшка.
Ребятишек
вон
выучил --
на какие бы шиши,
так-то? Батюшка... --
Тимофей весь со­брался,
подполз поближе.
-- Чего
я
тебя хотел попросить...
-- Ну?
-- Ты там
к
господу
нашему,
Исусу Христу, близко си­дишь...
К деве
Марии... Посоветуйтесь там сообча да и... это... Шибко уж жалко, батюшка! До
того
жалко,
сердце
обмира­ет.
Ведь
я
мужик-то
неглупый, ведь
у
меня
грамотешки-то совсем
почти
нету,
а
я
вон
каких молодцев
обвожу вокруг
пальца...
-- Не пойму я.
-- Родиться
бы мне ишо разок! А? Пусть это не
считает­ся, что прожил,
-- родите-ка вы меня шло разок. А?
Угодник опять невольно рассмеялся.
-- То жалуется -- тоска, а то... Ну и сукин ты сын, Тимоха!
-- Да
потому я жалуюсь, что жизнь-то
не вышла! -- Ти­мофей
готов был
заплакать злыми слезами. -- Ты вот сме­ешься, а мало тут
смешного, батюшка,
одна грусть-тоска зеленая. Ведь вон на земле-то... хорошо-то
как! Разве ж я
не вижу, не понимаю, все понимаю, потому и жалко-то. Тьфу! -- да
растереть,
вот и вся моя жизнь.
-- А как бы ты, интересно, жить стал? Другой-то раз...
-- Перво-наперво я б на
другой бабе женился. Про
любовь даже в Библии
писано, а для меня -- что любовь, что чирей на одном месте, прости, господи,
--
одинаково.
Или
как
все одно
килу смолоду нажил --
так и
жена
мне:
кряхтишь, а но­сишь. Никудышная бабенка попалась. Дура. Вся в папашу своего.
Хайло разинет и давай
--
только и знает.
Сундук пле­теный, не баба. Из-за
нее больше и
приворовываю-то.
Жад­ная!.. Несусветно жадная.
А
с
моей-то
башкой --
мне
бы и
в начальстве
походить тоже бы не мешало... Из меня бы
прокурор, я думаю, неплохой бы получился,
-- Тимофей
за­смотрелся снизу
в
святые
глаза
Угодника.
--
Тестюшку,
на­пример,
своего
я
б
тада
так
законопатил, что он бы и по сей день там... За язычину его...
-- Цыть! -- зло
сказал старичок. -- Ведь я
и есть
твой тесть, дьявол
ты! Ворюга. Разуй глаза-то! Допился?
Тимофей, удовлетворенный, поднялся
с колен, отрях­нул штаны и спокойно
и устало сказал:
-- Гляди-ка, правда -- тесть. Тестюшка! Ну, давай
вы­пьем. Со стречей.
Вишь, за кого я тебя принял...
-- Допился, сукин сын!
-- Все секреты свои
рассказал тебе. Тц! Ну,
ничего
-- знай. Вот ведь
как обознался! Это ж надо так вклепаться... А-я-я-яй.
...Потом,
когда выпили, тесть,
оскорбленный
за себя и за дочь, тыкал
под нос Тимофею опрятный кукиш и твер­дил скороговоркой:
-- Вот тебе,
а не
другую
жись! Вот тебе -- билетик на вто­рой сеанс!
Ворюга...
А Тимофей, красный, удовлетворенный, повторял:
-- Ах, как я вклепался!.. А-я-я-я-яй! Это ж надо так!
-- Я тебя самого посажу, ворюга!
-- Кто, ты? Господь с тобой! Кто тебе поверит, ли­шенцу?
-- Вот, вот тебе -- билетик на
второй сеанс! Хе-хе-хе! Другой раз жить
собрался!.. На-ка! --
тесть-угодник хотел опять угодить
под нос зятю белым
кукишком, но зять вылил ему на голову стакан
водки и, пугая, полез в карман
за спич­ками.
-- Подожгу ведь...
Тесть-угодник вытерся полотенцем и заплакал.
--
Чего
ты,
Тимоха?..
Над
старым-то человеком...
Бес­стыдник
ты!
Дешевка... Приехал к нему, как к доброму...
-- В том-то ..далее 

<ght -->