тогда не
понимаю:
Русь-тройка, так
же,
мол... А в
тройке -- шулер. Какая же тут гордость?
Николай Степаныч, в свою очередь, посмотрел на Ро­мана... Усмехнулся.
-- Как-то вы... не с того конца зашли.
-- Да
с какого ни зайди, -- в тройке-то Чичиков. Ехай там, например...
Стенька Разин, -- все понятно. А тут -- ез­дил по краю...
-- По губернии.
-- Ну по губернии. А может, Гоголь, так и имел в виду: подсуроплю, мол:
пока догадаются -- меня уж живого не будет. А?
Николай Степаныч опять засмеялся.
--
Как-то...
неожиданно
вы
все
это
поняли.
Странный
ка­кой-то
настрой... Чего вы?
-- Да вот влетело в башку!..
-- Все просто, повторяю: Гоголь был захвачен движени­ем, и пришла мысль
о Руси, о ее судьбе...
-- Да это-то я понимаю.
-- Ну, а
что тогда? Лирическое отступление, конец
пер­вого тома... Он
собирался второй писать. Чичикова он уже оставил -- до второго тома...
-- В тройке оставил-то, вот
что меня... это... и заскреб­ло-то. Как же
так, едет
мошенник, а... Нет, я понимаю, что тут можно объяснить: движение,
скорость, удалая езда...
Черт его
знает, вообще-то!
Ведь и так тоже можно
подумать, как я.
-- Да подумали уже... чего еще?
Можно, конечно. Но это уже будет -- за
Гоголя. Он-то так не думал.
-- Ну, его теперь не спросишь: думал он так или не ду­мал? Да нет, даже
не в этом дело, может, не думал. Но вот влетело же мне в голову!
-- Надо сказать, что за всю мою педагогическую деятель­ность, сколько я
ни сталкивался с этим отрывком, ни разу вот так вот не подумал. И ни от кого
не
слышал,
-- Николай
Степаныч
улыбнулся. --
Вот
ведь!..
И так можно,
оказыва­ется,
понять. Нет,
в этом,
пожалуй,
ничего странного
нет...
Вы
сынишке-то сказали об этом?
-- Нет. Ну, зачем я буду?..
-- Не надо. А то... Не надо.
Роман достал папиросы, угостил учителя. Закурили.
-- Чего потеряли-то? -- спросил Роман.
--
Да потерял одну штукенцию... штатив от фотоаппара­та. Хочу закат на
цвет попробовать
снять... Не
закаты, а
пря­мо
пожары какие-то. И
вот --
потерял, забросил куда-то.
-- Закаты теперь дивные, -- сказал Роман. -- А для чего штатив-то?
-- А выдержку-то нужно большую давать. На руках же я не смогу.
-- А-а, да. Весной почему-то закаты всегда красивые.
--
Да, -- учитель
посмотрел на Романа и опять невольно рассмеялся. --
Чичиков, да?.. Странно, честное слово. Надо же додуматься!
Роман
тоже
усмехнулся,
хотел
было
опять
воскликнуть:
"Ну
а
кто
едет-то?!
Кто?" Но не
стал.
Несерьезно
все это, в самом деле. Ребячество
какое -то.
-- А ведь сами небось учили?
--
Учил!
Помню
прекрасно,
как зубрил тоже...
А через тридцать
лет
только дошло, -- Роман покачал головой. По­жал руку учителю и пошел домой.
Он -- не
то что
успокоился, а махнул рукой
и даже слег­ка
пристыдил
себя:
"Делать нечего: бегаю, как
дурак, вол­нуюсь -- Чичикова везут или не
Чичикова?"
И
опять
--
как
проклятие
навалилось --
подумал:
"Везут-то
Чичикова, ка­кой же вопрос?"
-- Тьфу!
--
Роман бросил
окурок
и полез опять за
пач­кой.
--
Вот
наказание-то!
Это ж
надо
так...
забуксовать.
Вот
же зараза-то
еще
--
прилипла. Надо же!..
OCR: 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского
Залетный
Кузнец
Филипп
Наседкин
-- спокойный,
уважаемый в
деревне
человек,
беспрекословный труженик -- вдруг запил. Да
и не запил вовсе, а так -- стал
прикладываться. Это жена
его,
Нюра
Заполошная,
это она решила,
что Филя
запил. И она же полетела в правление колхоза и там устроила такой переполох,
что все решили: Филя запил. И все решили, что надо Филю спасать.
Главное, всех насторожило,
что
Филя "схлестнулся" с Саней
Неверовым.
Саня -- человек очень странный. Весь больной, весь изрезанный (и ..далее 

<ght -->