по
сей
день
не знаю
и
как-то лень
узнавать. Наверно,
тот
же черт
-- рогатый.
В четырнадцать
лет презрение
очень
больно и
ясно сознаешь и уже чувствуешь в себе кое-какую силен­ку --
она
порождает неодолимое желание мстить. Потом, когда освоились, мы обижать
себя не давали. Помню, Шуя, крепыш парень, подсадистый и хлесткий, закатал в
лоб
одно­му городскому
журавлю,
и
тот летел
-- только что не курлы­кал.
Жаренок
в
страшную
минуту, когда надо было решиться,
решился --
схватил
нож... Тот,
кто стоял против
него
-- тоже с
ножом, -- очень
удивился. И
это-то -- что он только удивился
-- толкнуло меня к нему с голыми кулаками.
Надо было защищаться
--
мы
защищались. Иногда -- так вот --
безрассудно,
иногда с изобретательностью поразительной.
Но это было потом. Тогда мы шли с сундучками в гору, и с нами вместе --
налегке -- городские. Они
тоже шли
посту­пать. Наши сундучки не давали
им
покоя.
-- Чяво там, Ваня? Сальса шматок да мядку туясок?
-- Сейчас раскошелитесь, черти! Все вытряхнем!
-- Гроши-то куда запрятали?.. Куркули, в рот вам паро­ход!
Откуда
она
бралась,
эта
злость
--
такая
осмысленная,
не
четырнадцатилетняя, обидная? Что,
они не знали,
что в де­ревне
голодно? У
них
тут хоть карточки
какие-то, о них дума­ют,
там -- ничего, как хочешь,
так
выживай.
Мы
молчали,
изумленные,
подавленные
столь
открытой
враждебностью.
Проклятый
сундучок,
в
котором
не
было
ни
"мядку",
ни
"сальса", обжигал руку -- так бы пустил его вниз с горы.
А на горе, когда поднялись,
на ровном открытом месте стоял... самолет.
Да так близко! Там был аэродром. И так он нежданно открылся, этот самолетик,
так близко стоял,
и ни­кого
рядом не было -- можно подойти и
потрогать...
Раньше нам приходилось -- редко -- видеть самолет в небе. Когда он летел над
селом, выскакивали
из всех домов, шумели: "Где?! Где он?" Ах ты, Господи!..
Я
так и ахнул. Да все мы слегка ошалели.
И городские --
тоже. Что уж, так
каждый
день ви­дели они
их, самолеты?
Но
они скоро
взяли
себя
в руки,
при­творяшки.
-- Кукурузник, сука.
-- Сидит... Горючего, наверно, нет.
И пошли, не глядя больше на самолет.
Мы пошли за ними и тоже старались не смотреть на само­лет:
нельзя было
показать,
что
мы -- действительно такая уж совсем непролазная "деревня". А
ничего же ведь не случи­лось бы, если бы
мы
маленько постояли, посмотрели.
Но мы шли и не оглядывались. Когда я не выдержал и все-таки ог­лянулся, меня
кто-то из наших крепко дернул за рукав.
Он мне, этот самолет, снился потом. Много раз после при­ходилось ходить
горой, мимо
аэродрома, но самолета
там не было --
он
летал.
И теперь он
стоит у меня в глазах -- боль­шой, легкий, красивый... Двукрылый красавец из
далекой-далекой сказки.
OCR: 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского
Как Андрей Иванович Куринков, ювелир, получил 15 суток
Андрей
Иванович -- это
такой попрыгунчик, резиновый человек,
хороший
ювелир, изобретатель... Правда, хороший ювелир и изобретатель, но он думает,
что он
единственный в своем роде ювелир и изобретатель, неповторимый, везде
об этом трещит, но
вечно ему чего-нибудь
не
хватает, чтобы сделать такое,
чтобы все ахнули. То материала нет подходя­щего, то
инструмент не тот. Чаще
всего -- материал не тот.
-- Ты дай мне настоящий янтарь! -- говорит он с вызо­вом и значительно.
-- Дай мне кусок настоящего янтаря -- я тебе сделаю.
Может, он и сделает, если получит в руки "кусок настоя­щего янтаря", но
он
ужасно
много говорит об
этом,
разд­ражает
всех,
и
тогда кто-нибудь
языкастый заявляет:
-- Тебе, как тому танцору, -- что-нибудь да мешает.
--
Нет, ты
дай
мне кусок
настоящего
янтаря!
-- волнует­ся ..далее 

<ght -->