даже
пошевелился
--
так захотелось
достать
три
поле­на. Но дров нету, он это знает.
Наташка уже не поет, а баюкает куклу.
Нудно течет пустое тоскливое время.
За окнами стало синеть.
Чтобы отвязаться от назойливой мысли о дровах, Ванька потихоньку встал,
подкрался к печке, вскочил и крикнул громко:
-- А-а!
-- Ой!.. Ну что ты делаешь-то! -- Наташка заплакала. -- Напужал,
прямо
сердце упало...
-- Нюня! -- говорит Ванька. -- Ревушка-коровушка! Не принесу тебе елку.
А я знаю, где вот такие елочки!
-- Не надо мне твою елочку. Мне мама принесет.
-- А хочешь, я тебе "Барыню" оторву?
Ванька взялся
за бока и пошел по избе, и пошел, высоко подкидывая ноги
в огромных валенках.
Наташка засмеялась.
-- Ну и дурак ты, Ванька! -- сказала она, размазывая по лицу слезы.
--
Все равно скажу маме, как ты меня пужаешь.
Ванька
подошел
к
окну и
стал
оттаивать
кружок
на
стек­ле, чтобы
смотреть на дорогу.
В избе тихо, сумрачно и пусто. И холодно.
-- Вань, расскажи, как вы волка видели? -- попросила Наташка.
Ваньке не хочется рассказывать -- надоело.
-- Как... Видели, и все.
-- Ну уж!
Опять молчат.
-- Вань, ты бы сейчас аржаных лепешек поел? Горячень­ких, -- спрашивает
Наташка ни с того ни с сего.
-- А ты?
-- Ох, я бы поела!
Ванька смеется. Наташка тоже смеется.
В это время под окнами заскрипели
легкие шаги. Ванька вскочил и
сломя
голову кинулся встречать мать.
Наташка запуталась в фуфайке, как перепелка в силке,
-- никак не может
слезть с печки.
-- Вань, ссади ты меня, а... Ва-нь! -- просит она.
Ванька пролетел мимо с криком:
-- А я первый услыхал!
Мать в ограде снимала с веревки стылое белье. На снегу
около нее лежал
узелок.
-- Мам, чо эт у тебя?
-- Неси в избу. Опять раздешкой выскакиваешь!
В избе
Наташка колотит ножонкой в набухшую
дверь
и ревет -- не может
открыть. Увидев Ваньку с
узелком в руках, она перестает
плакать и пытается
тоже подержаться за узел -- помочь брату.
Вместе проходят к
столу,
быстренько развязывают
узел
-- там немного
муки
и
кусок сырого
мяса.
Легкое разочарова­ние
-- ничего
нельзя
есть
немедленно.
Мать со стуком свалила в сенях белье, вошла в избу. Она, наверно, очень
устала и намерзлась
за
день. Но она улыбает­ся.
Родной, веселый голос
ее
сразу наполнил всю избу; пустоты и холода в избе как не бывало.
-- Ну
как
вы
тут?.. Таля? (Она так зовет
Наташку.)
Ну-ка расскажи,
хозяюшка милая.
--
Ох, мамочка-мама!
-- Наташка
всплескивает рука­ми.
-- У Ваньки в
сумке бабки были. Он их считал.
Ванька смотрит в большие синие глаза сестры и громко возмущается:
-- Ну что ты врешь-то! Мам, пусть она не врет никогда...
Наташка от изумления приоткрыла рот, беспомощно смотрит на
мать: такой
чудовищной наглости она не в силах еще понять.
-- Мамочка, да были же! Он их в сенцы отнес. -- Она чуть
не плачет. --
Ты в сенцы-то кого отнес?
-- Не кого, а чего, --
огрызается
Ванька.
-- Это же
неоду­шевленный
предмет.
Мать делает вид, что сердится на Ваньку.
-- Я вот покажу ему бабки. Такие
бабки покажу, что
он у
нас
до-олго
помнить будет.
Но сейчас матери не до
бабок -- Ванька это
отлично по­нимает.
Сейчас
начнется маленький праздник -- будут стря­пать пельмени.
-- У нас дровишек нисколько не осталось? -- спрашивает она.
-- Нету, -- сказал
Ванька и
предупредительно
мотнулся
на
полати за
корытцем. -- В мясо картошки будем добавлять?
-- Маленько надо.
Наташка ищет на печке скалку.
-- Обещал завезти Филипп одну лесинку... Не знаю... может,
завезет, --
говорит мать, замешивая в кути тесто.
Началась
светлая
жизнь.
У
каждого
свое
дело.
Стучат,
брякают,
переговариваются... Мать рассказывает:
-- Едем сейчас
с
сеном,
глядь: а на
дороге
лежит лиса. Ле­жит себе
калачиком и хоть бы хны -- не шевелится, окаян­ная. Чуток конь
не наступил.
Уж до того они теперь осмеле­ли, эти лисы.
Наташка приоткрыла рот -- слушает. А Ванька спокойно говорит:
--
Это потому, что война идет. Они в войну
всегда
сме­лые. Некому их
стрелять -- вот они и валяются на дорогах. Рыжуха, наверно?
... Мясо нарублено. Тесто тоже готово. Садятся втроем стряпать. Наташка ..далее 

<ght -->