Сам же напрашиваешься.
Образовали круг. Ванька подбоченился и пошел. В труд­ные моменты жизни,
когда
нужно растрогать
человеческие сердца или
отвести
от себя
карающую
руку, Ванька пляшет
"Барыню". И как пляшет! Взрослые говорят
про него, что
он, чертенок, "от хвоста грудинку отрывает".
Ванька пошел трясогузкой, смешно подкидывая зад. По­махивал над головой
воображаемым
платочком и бабьим го­лоском вскрикивал: "Ух! Ух! Ух
ты!" Под
конец Ванька ста­новился на руки и шел, сколько мог, на руках. Все смеялись.
Прошелся Ванька по кругу раз пять, остановился.
-- Давай!
Мишка бросил на снег две бабки.
Ванька опешил.
-- Мы же за три договаривались!
-- Хватит.
Ванька передвинул
шапку
козырьком
на
затылок
и мед­ленно пошел
на
Мишку. Тот изготовился. Ванька неожидан­но
дал ему головой
в живот.
Мишка
упал.
Заварилась
веселая потасовка.
Половина была на
Ванькиной
стороне,
другие -- за Мишку. Образовали кучу малу. Но тут кто-то крикнул:
-- Училка!
Всю кучу
ребятишек как
ветром сдуло.
Похватали сум­ки -- и кто куда!
Ванька
успел схватить с
кона несколько
ба­бок, перемахнул через прясло
и
вышел
на свою улицу. Он
был разгорячен дракой. Около дома ему
попалась на
глаза снежная
баба.
Ванька дал ей по уху. Высморкался на дорогу, как Мишка
Босовило,
вошел в
избу. Запустил
сумку
под
лав­ку,
туда
же
-- шапку.
Полушубок не стал снимать -- в избе было холодно.
На печке сидела маленькая
девочка с большими синими глазами,
играла в
куклы. Это сестра Ваньки -- Наташка.
-- Ваня пришел, -- сказала Наташка. -- Ты в школе был?
-- Был, был, -- недовольно ответил Ванька, заглядывая в шкаф.
-- Вань, вам про кого седня рассказывали?
-- Про жаркие страны. -- Ванька заглянул в миску на шестке, в печку. --
Пошамать нечего?
-- Нету, -- сказала Наташка и снова стала наряжать кук­лу -- деревянную
ложку -- в разноцветные лоскута. Запела тоненьким голоском:
Ох, сронила колечко-о
С правой руки-и!
Забилось сердечко
По милом дружке-е...
Наташка пела песню на
манер колыбельной,
но мелодии ее
-- невыносимо
тяжкой и заунывной -- не искажала. Вань­ка сидел у стола и смотрел в окно.
Ох, сказали, мил помер --
Во гробе-е лежи-ит,
В глубокой могилке-е
Землею зарыт.
Ванька
нахмурился
и
стал водить
грязным пальцем по синим
клеточкам
клеенки.
Голос Наташки, как чистый ручеек, льется сверху в синюю пустоту избы.
Ох, надену я платье-е,
К милому пойду-у,
А месяц укажет
Дорожку к нему-у...
--
Хватит тебе...
распелась,
--
сказал Ванька. --
Спой
лучше
про
Хаз-Булата.
Наташа запела:
Хаз-Булат удало-ой...
Но тут же оборвала:
-- Не хочу про Хаз-Булата.
-- Вредная! Ну, про Катю.
-- Катя-Катерина, купеческая дочь?
-- Ага.
-- Тоже не хочу Я про милого буду
Ох, пускай люди судю-ют,
Пускай говоря-ят...
Ванька поднялся, достал из-под
лавки сумку, сел
на
пол,
высыпал
из
сумки бабки и
стал их считать. Вид у него вызы­вающе-спокойный; краем глаза
наблюдает за Наташкой.
Наташка от неожиданности сперва онемела, потом захло­пала в ладоши.
-- Вот они где, бабочки-то! Ты опять в
школе не был? Обязательно скажу
маме. Ох, попадет тебе, Ванька!
-- ...Семь, восемь... Говори, я ни капли не боюсь. Девять, десять...
--
Вот не выучишься -- будешь всю жизнь лоботрясом.

Пожалеешь
потом.
Локоть-то близко будет, да не укусишь.
Ванька делает вид, что его душит смех.
-- ...Одиннадцать, двенадцать... А лоботрясом, думаешь, хуже?
В сенцах что-то треснуло. Ванька сгреб бабки и замер.
-- Ага! -- сказала Наташка.
Но это трещит мороз.
Однако
бабки
все равно нужно припрятать.
Ванька ссы­пал их
в старый
валенок и вынес в сенцы.
Потом опять
он
сидит
у стола. Думает, где можно
достать
три полена
дров. Хорошо бы затопить камелек.
Мать придет, а в избе такая теплынь, хоть
по полу
валяйся.
Она,
конечно, удивится,
скажет: "Да где же
ты
дров-то
достал, сынок?"
Ванька ..далее 

<ght -->