сбежать
девке от Леси. Отец ее по­дослал
своих
людей, они
ее выкрали. Открытой силой отнять
не решились: у
Леси в черной
тайге дружки. Сундук с доб­ром остался у Леси.
Кончил свои дни Леся
в
тайге же: не поделили с дружка­ми награбленное
добро.
Леся,
видно, по своей
дикой
при­вычке -- торговаться за тряпки --
заспорил... Дружки -- под стать ему -- не уступили. Перестрелялись.
И вот этот его конец (а так
кончали многие, похожие
на Лесю) странным
образом волнует меня. Не могу как-нибудь
объяснить себе эту
особенность --
жадничать при дележке
дарового
добра,
вообще,
безобразно
ценить цветной
лос­кут
--
в
человеке, который
с
великой
легкостью
потом раз­даривал,
раскидывал, пропивал эти лоскуты. Положим,
лоскуты
-- это
и было тогда --
богатство.
Но ведь и богатст­во шло
прахом. Может, так: жил в Лесе вековой
крестьянин,
который из
горьких своих
веков
вынес несокрушимую жад­ность.
Жадность, которая уж и
не жадность, а
способ, сред­ство
выжить,
когда не
выжить -- очень просто. Леся захотел освободиться от
этого
мертвого
груза
души и не мог. Погиб. Видно не так это просто -- освободиться.
OCR: 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского
Лида приехала
В купе, в котором ехала Лида, было очень весело.
Каждый день резались в "подкидного".
Шлепали картами по чемодану и громко кричали:
-- Ходите! Вам же ходить!.. Тэк... секундочку... опп! Ха-ха!..
Лида играла плохо. Все смеялись над ее промахами. Она сама
смеялась --
ей нравилось, что она такая неумелая и хо­рошенькая, "очаровашка".
Этот ее смех так надоел всем в вагоне, что никого уже не раздражал.
Привыкли.
Он напоминал звук рассыпаемой на цементный пол ме­лочи.
Удивительно, как она не уставала.
А вечерами, когда из купе расходились, Лида стояла в ко­ридоре у окна.
Кто-нибудь подходил.
Беседовали.
-- Ой, как хочется скорей уж в Москву, вы
себе
не
пред­ставляете! --
говорила Лида, закинув за голову полные белые руки. -- Милая Москва.
-- Гостить куда-нибудь ездили?
-- Нет, я с Новых земель.
-- В отпуск?
-- Совсем, что вы!..
И
она, облизывая
красивые ярко-красные
губы,
расска­зывала, что это
такое -- Новые земли.
--
Нас
привезли
в
такую
глушь, вы
себе
не представляете.
Вот --
поселок, да? А вокруг -- поля, поля... Кино -- раз в не­делю. Представляете?
-- А вы работали там?
--
Да! Знаете, заставили возить на быках этот...
-- Лида
сконфуженно
морщилась, -- ну, поля удобряют...
-- Навоз?
-- Да. А
быки такие вредины! Им говоришь: но! а они стоят, как идиоты.
Ребята у нас называли их Му-2. Ха-ха-ха... Я так
нервничала (она произносит
нерьвничала)
первое
вре­мя
(перьвое
время),
вы
себе
не представляете.
Написала
па­пе, а
он отвечает: "Что,
дуреха,
узнала
теперь, почем
фунт
лиха?" Он у нас шутник ужасный. У вас есть сигаретка?
...Встречали
Лиду
отец,
мать
и
две
тетки.
Лида
бросилась
всех
обнимать... Даже всплакнула.
Все понимающе улыбались и наперебой спрашивали:
-- Ну как?
Лида
вытирала
пухлой
ладошкой
счастливые
слезы
и
не­сколько
раз
начинала рассказывать:
-- Ой,
вы себе не представляете!..
Но
ее
не слушали
--
улыбались,
говорили сами и снова спрашивали:
-- Ну как?
Поехали домой, за город.
...Увидев свой
дом,
Лида бросила
чемодан и, раскинув белые рученьки,
побежала вперед.
Сзади понимающе заговорили:
-- Вот оно как -- на чужой-то сторонушке.
-- Да-а, это тебе... гляди-ка: бежит, бежит!
-- И ведь ничего не могли поделать; заладила свое: поеду и все. "Другие
едут, и я поеду", -- рассказывала мать Лиды, сморкаясь ..далее 

<ght -->