-- Ладно тебе, отец, -- сказала мать. -- Приехал -- и-то слава Богу.
Игнатию не
терпелось
рассказать о себе, и
он воспользо­вался случаем
возразить отцу, который, судя по всему, не очень высоко ставил его городские
дела.
Игнатий был бор­цом в цирке. В
городе у него
была хорошая квартира,
были друзья, деньги, красивая жена...
-- Ты говоришь: "Какие там дела!" -- заговорил Игнатий, положив ногу на
ногу
и ласково глядя на
отца. --
Как
тебе
объяснить? Вот
мы,
русские,
крепкий
ведь народишка! Посмотришь на
другого
--
черт
его
знает!..
--
Игнатий встал, прошелся по комнате. -- В плечах сажень, грудь как у жереб­ца
породистого,
--
силен! Но чтобы
научиться
владеть
этой
силой,
освоить
технику, выступить где-то на
соревновани­ях
-- это
Боже
упаси! Он
будет
лучше
в
одиночку на медведя ходить.
Дикости еще
много в нашем
народе. О
культуре
тела никакого представления. Физкультуры боится как черт ладана. Я
же помню, как мы в школе профанировали ее. --
С
последними словами Игнатий
обратился к жене.
Как-то однажды Игнатий
набрел на
эту мысль -- о пре­ступном нежелании
русского
народа
заниматься
физкульту­рой,
кому-то
высказал
ее,
его
поддержали.
С
тех
пор он так
часто
распространялся об
этом, что, когда
сейчас заговорил и все о том же, жена его заскучала и стала смотреть в окно.
-- ... Поэтому, тятя, как ты хошь
думай, но дело у меня важное. Может,
поважнее Васькиного.
-- Ладно,
-- согласился отец. Он
слушал невниматель­но. -- Мать,
где
там у нас?.. В лавку пойду.
-- Погоди, -- остановил его Игнатий. -- Зачем в лавку?
Вкусив
от
сладостного плода поучений, он хотел
было еще поговорить о
том,
что надо и
эту привычку бросать рус­ским людям:
чуть
что -- сразу в
лавку. Зачем,
спрашивается? Но
отец
так
глянул
на него,
что
он
сразу
отступился,
махнул рукой,
вытащил
из кармана толстый бумажник, шлепнул на
стол:
-- На деньга!
Отец обиженно приподнял косматые брови.
-- Ты брось тут,
Игнаха!.. Приехал в гости -- значит, сиди помалкивай.
Что, у нас своих денег нету?
Игнатий засмеялся.
-- Ладно, понял. Ты все такой же, отец.
Сидели за столом, выпивали.
Старик Байкалов размяк, облапал узловатыми ладонями голову, запел было:
Зачем сидишь до полуночи
У растворенного окна,
Ох, зачем сидишь...
Но
замолчал. Некоторое
время
сидел,
опустив
на
руки голову. Потом
сказал с неподдельной грустью:
-- Кончается моя жизнь, Игнаха. Кончается! -- Он руг­нулся.
Жена Игнатия покраснела и отвернулась к окну. Игнатий сказал с укором:
-- Тятя!
-- А ты, Игнат,
другой стал, -- продолжал отец,
не обра­тив
никакого
внимания
на
упрек
сына. -- Ты, конечно, не
замечаешь этого, а мне
сразу
видно.
Игнатий
смотрел
трезвыми
глазами
на отца,
внимательно
слушал
его
странные речи.
-- Ты давеча вытащил мне сапоги... Спасибо, сынок! Хо­рошие сапоги...
-- Не то говоришь, отец, -- сказал Игнатий. -- При чем тут сапоги?
-- Не обессудь, если не так сказал, -- я старый человек. Ладно, ничего.
Васька скоро придет,
брат
твой...
Здоровый он стал! Он
тебя враз сомнет,
хоть ты и про физкультуру толкуешь. Ты жидковат против Васьки. Куда там!..
Игнатий
засмеялся;
к
нему
вернулась
его
необидная
весе­лая
снисходительность.
-- Посмотрим, посмотрим, тятя.
-- Давай еще по маленькой? -- предложил отец.
-- Нет, -- твердо сказал Игнатий. ..далее 

<ght -->