Служитель не понимал, о чем идет речь.
Кондрат
хотел уже уйти,
но
вдруг
повернулся к служите­лю
и спросил
совершенно серьезно:
-- Вопрос можно задать?
-- Пожалуйста. -- Служитель важно склонил голову набок.
-- Этот конь -- он кто: жеребец или кобыла?
Служитель
взялся
за
живот...
Он
хохотал от души,
как, наверно, не
хохотал давно.
Кондрат внимательно, с грустью смотрел на него, ждал.
-- Так ты, значит... Ха-ха-ха!..
Ой,
мама
родная! Так ты
за этим
и
ходил туда? Узнать? Ха-ха-ха!..
-- Смотри не надсадись, -- сказал Кондрат.
Служитель вытер глаза.
-- Жеребец, жеребец это, дорогой товарищ.
-- Но?
-- Что "но"?
-- Неужели жеребец?
-- Конечно, жеребец.
-- Значит, я Василиса Прекрасная.
-- При чем тут Василиса?
-- При том, что это не жеребец. Это -- ишак.
Служитель рассердился.
-- Заложил, наверно, вчера крепко? Иди похмелись.
--
Иди сам похмелись! А не то -- съезди вон
на своем же­ребце. На нем
только в кабак и ездить.
Служитель нашел это замечание чрезвычайно оскорби­тельным.
-- Выйдите отсюда! Давайте, давайте... А то
сейчас мили­цию позову. --
Он тронул Кондрата за руку.
Кондрат зашагал от конюшни. Минька -- за ним.
-- Видел жеребца? -- Кондрат закурил, несколько
раз глубоко затянулся.
-- Приеду, пойду к той комиссии... Я
им скажу пару ласковых.
Ты
тут спиши
все данные
про этого же­ребца и пришли мне в письме. Я на них высплюсь там,
на этих членах комиссии... Черти.
Минька тоже закурил.
-- Куда сейчас?
-- На вокзал. В девять пятнадцать поезд.
У Миньки защемило
сердце. Он только сейчас осознал,
как
легко ему
с
отцом, как радостно и легко.
-- Как вы там? -- спросил он.
--
Ничего, живы-здоровы.
Мать без
тебя
тоскует. Соско­чила один раз
ночью
-- вроде
ее кто-то в окно
позвал. Я вы­шел -- никого нету. Тоскует,
вот и кажется.
Минька нахмурился.
-- Чего она?..
-- Так ить наше дело теперь не молодое... "Чего"!
-- А в деревне как?
-- Что в деревне?
-- Ничего не изменилось?
-- Все так же. Отсеялись нынче рано. Ту луговину
за со­лонцом помнишь?
Гречиху вечно сеяли...
-- Но.
--
Всю
ее под сады пустил. Не знаю,
что получится. Ста­рики говорят,
зря.
Минька не знал, что
еще спрашивать. Не спросишь же: "А что, по вечерам
гуляют с гармошками?" Несерьезно. Да и спрашивать
нечего -- гуляют. Как все
это далеко! Туда поедет отец. Там -- мать, ребята-дружки...
-- Через трое суток дома будешь.
-- Ты-то не приедешь летом?
-- Не знаю. Кружок тут один веду... Не знаю, может, при­еду.
-- На будущий год он здесь будет, -- твердо сказал Кондрат. -- Я своего
добьюсь.
-- Кто?
-- Буян. Я уж спланировал, как его по железной дороге везти. Не на того
нарвались, я их сам забракую.
-- А хорошо там у нас сейчас, да? Ночами хорошо?..
-- Тоскуешь здесь?
-- Да нет, что
ты! Тут тоже хорошо. Пойдешь, например, в Парк культуры
Горького -- там весело.
-- Москва, -- раздумчиво сказал Кондрат. -- На то она и столица. Мы как
сейчас поедем-то?
-- Можно на метро, можно на
троллейбусе. Лучше,
ко­нечно, на метро --
одна пересадка, и все.
Кондрат посмотрел на сына.
-- Ты уж освоился тут.
-- Не совсем, но...
-- Москва, -- еще
раз сказал Кондрат. -- Я в войну бывал тут. Но тогда
она, конечно, не такая была.
На вокзале
Миньку
охватило сильное чувство,
похожее на боль.
Тяжело
вдруг стало.
Отец
взял чемоданы
из
камеры хранения. Пошли в вагон. Пока шли через
зал и по
перрону, молчали. Вошли в вагон. Отец долго устраивал чемоданы
на
верхнюю
полку,
потом присел к
столику
напротив сына.
И
опять
молчали,
глядели в окно.
По перрону шли и шли люди. Одни торопились, другие, много ездившие, шли
спокойно.
"И все они сейчас поедут", -- думал Минька.
В купе пахло чем-то свежим -- не то краской, не то ко­жей.
Потом по радио объявили, чтобы провожающие вышли из вагонов и чтобы они
не забыли передать билеты отъезжа­ющим.
Минька вышел из вагона и подошел к окну, за которым сидел отец.
Смотрели друг на друга. Кондрат смотрел внимательно и серьезно.
"Что он так? Как в последний раз", -- подумал Минька.
Поезд все не трогался.
Наконец тронулся.
Минька
долго
шел рядом
с окном, смотрел на отца. Он тоже смотрел
на
него. Он сидел, навалившись на маленький столик, не шевелился. Был он седой,
хмурый и смотрел все так же -- внимательно и строго.
Минька
остановился.
В
последний раз
увидел,
как
отец
привстал ..далее 

<ght -->