откладывал, все
как-то некогда было --
торопился
мно­го
узнать,
все
хотел громко
заявить
о себе... Теперь
--
стоп-машина! Дай нагляжусь. Дай нарадуюсь. И хорошо, что у ме­ня их
немного
осталось. Я сейчас
очень много понимаю. Все! Больше этого понимать
нельзя.
Не надо.
Снизу, от реки, холодало. Но холодок тот только ощу­щался,
наплывал...
Это было только слабое гнилостное ды­хание, и огромная, спокойная теплынь от
земли и неба гу­била это дыхание.
Филя не понимал Саню и
не силился понять.
Он тоже чувствовал, что
на
земле
--
хорошо.
Вообще
жить
--
хорошо.
Для
приличия он
поддерживал
разговор.
-- Ты совсем, што ли, одинокий?
--
Почему?
У
меня
есть
родные,
но я,
видишь,
болен,
-- Саня не
жаловался. Ни самым даже скрытым образом не жаловался. -- И у
меня слабость
эта появилась -- выпить... Я им мешаю. Это естественно...
-- Трудно тебе, наверно, жилось...
-- По-разному. Иногда я тоже
брал гирьку... Иногда мне гирькой. Теперь
-- конец. Впрочем,
нет...
вот сейчас
я сознаю бесконечность.
Как немного
стемнеет, и тепло -- я вдруг сознаю бесконечность.
Этого Филя совсем не мог уразуметь. Еще один мужик си­дел, Егор Синкин,
с бородой,
потому что
его
в
войну
ра­нило
в челюсть, тот тоже
не
мог
уразуметь.
-- В тюрьме небось сидел? -- допытывался Егор.
-- Бог
с вами! Вы еще из меня каторжанина сделаете.
Просто я жил и не
понимал, что это прекрасно
-- жить.
Ну, что-то
такое делал... Очень любил
искусство. Много суетил­ся. Теперь спокоен. Я был художник, если
уж вам так
инте­ресно.
Но
художником
не
был,
--
Саня
искренне, негромко,
весело
смеялся.
--
Вконец запутал
вас... Не
мучайтесь.
Ну ма­ло
ли
на
свете
чудаков, странных
людей!.. Деньги
мне при­сылает брат. Он богатый. То есть
не то что очень богатый, но ему хватает. И он мне дает.
Это мужики понимали -- жалеет брат.
--
Если бы
все начать сначала!.. -- на худом
темном
лице
Сани,
на
острых скулах вспухали
маленькие бугорки желва­ков.
Глаза горячо блестели.
Он волновался. -- Я объяснил бы, я теперь знаю: человек -- это... нечаянная,
прекрасная, мучительная
попытка Природы осознать
самое
себя. Бес­плодная,
уверяю вас, потому что
в природе вместе со мной живет геморрой. Смерть!.. и
она неизбежна,
и
мы
ни-ког-да этого не
поймем.
Природа
никогда себя не
поймет... Она взбесилась и мстит за себя в лице человека. Как
злая... мм...
--
дальше
Саня
говорил
только
себе,
неразборчиво.
Мужикам
надоедало
напрягаться, слушая его, они начинали толко­вать про свои дела.
-- Любовь?
Да, --
бормотал Саня, --
но
она только запу­тывает и все
усложняет.
Она
делает
попытку мучительной --
и
только.
Да
здравствует
смерть! Если мы
не в состоянии постичь
ее, то зато смерть позволяет понять
нам,
что жизнь -- прекрасна.
И
это
совсем не грустно, нет... Может быть,
бессмысленно -- да. Да, это бессмысленно.
Мужики понимали, что Саня уже хорош. И расходились по домам.
Филя брел
переулками-закоулками
и
потихоньку растра­чивал
из
груди
горячую веру, что жизнь -- прекрасна.
Оставалась
только щемящая жалость ..далее 

<ght -->