Предсельсовета
хочет
это...
побеседовать с вами. Чего стрельбу-то открыли? Испугались, что ль, кого?
-- Да нет... Победа большая в науке, я отсалютовал.
Участковый с искренним интересом, весело смотрел на фельдшера.
-- Какая победа?
-- В науке.
-- Ну?
-- Я отсалютовал. А что тут такого? Я -- от радости.
-- Салют в Москве производят, -- назидательно
пояснил участковый. -- А
здесь -- это нарушение общественного по­рядка. Мы боремся с этим.
Козулин
снял халат, надел пальто, шапку и видом своим
показал, что он
готов ехать объясняться.
У ворот ветучастка стоял мотоцикл с коляской.
Предсельсовета ждал их.
-- Это, оказывается,
ночью-то,
салют был, --
заговорил
участковый и
опять весело посмотрел на Козулина. -- Мне вот товарищ Козюлин объяснил...
-- Козулин, -- поправил фельдшер,
-- А?
-- Правильно -- Козулин.
-- А какая раз... А-а! -- понял
участковый и засмеялся. И тяжело сел в
большое кожаное кресло. И вынул из план­шета бланк
протокола. -- Извиняюсь,
я без умысла.
Председатель
скрипнул
хромовыми
сапогами,
поправил
рукой
ремень
гимнастерки
(из другого
рукава
свисала
акку­ратная
лакированная
ладонь
протеза), пригласил фельдшера:
-- Садись, товарищ Козулин.
Козулин тоже сел в глубокое кресло.
-- Так что случилось-то? Почему стрельба была?
--
Вчера
в Кейптауне человеку
пересадили
сердце,
--
тор­жественно
произнес Козулин. И замолчал. Председатель и участковый ждали -- что дальше?
-- От мертвого человека -- живому, -- досказал Козулин.
У участкового вытянулось лицо.
-- Что, что?
-- Живому человеку пересадили сердце мертвого. Трупа.
-- Что, взяли выкопали труп и...
-- Да зачем же выкапывать,
если
человек
только
умер! -- раздраженно
воскликнул Козулин. -- Они оба в больнице были, но один умер...
--
Ну, это бывает, бывает, -- снисходительно
согласился председатель,
-- пересаживают отдельные органы. Почки... и другие.
-- Другие -- да, а сердце впервые. Это же -- сердце!
-- Я не вижу прямой связи между этим... патологическим случаем
и двумя
выстрелами в ночное время, -- строго заме­тил председатель.
-- Я
обрадовался...
Я был ошеломлен,
когда
услышал, мне попалось на
глаза ружье, я выбежал во двор и выстре­лил...
-- В ночное время.
-- А что тут такого?
-- Что? Нарушение общественного порядка трудящихся.
-- Во сколько это было? -- строго спросил участковый.
-- Не знаю точно. Часа в три.
-- Вы что, до трех часов радио слушаете?
-- Не спалось, слушал...
Участковый многозначительно посмотрел на председателя.
-- Какая это Москва в три часа говорит? -- строго спросил он.
-- "Маяк".
-- "Маяк"
всю ночь говорит, -- подтвердил председатель, но внимательно
смотрел на фельдшера. -- Кто
вам дал право
в три
часа ночи булгатить село
выстрелами?
-- Простите, не подумал в тот момент... Я -- шизя.
-- Кто? -- не понял милиционер.
-- Шизя. На меня,
знаете, находит... Теряю самоконт­роль.
-- Фельдшер
как
бы в
раздумье
потрогал
лоб, потом глаза
--
пальцами. -- Ширво коло
ширво... Зубной порошок и прочее.
Милиционер и председатель недоуменно переглянулись.
-- Простите, -- еще раз сказал фельдшер.
--
Да
мы-то
простим,
товарищ
Козулин,
--
участливо
произнес
председатель, --
а
вот как трудящиеся-то? Им, не­которым, вставать
в пять
утра. Вы же человек с образовани­ем, вы же должны понимать такие вещи.
--
Кстати,
--
по-доброму
оживился
участковый,
--
а
чего
вы-то
салютовать
кинулись?
Ведь
это
не
по
вашей
части победа-то
--
вы
же
ветеринар. Не кобыле же сердце пересадили.
-- Не
смейте так говорить!
--
закричал вдруг фельдшер.
И покраснел.
Помолчал и тихо и горько спросил: -- Зачем вы так?
Некоторое время все молчали. Первым заговорил председатель.
-- Горячиться не надо. Конечно, это большое достижение ученых. Дело
не
в
том, кому
пересадили, все
мы, в
конце концов, животный мир, важно само
достижение. Тем
более
что это произошло на
человеке. Но, товарищ Козулин, ..далее 

<ght -->