--
Еще
малость...
Девяносто
семь,
девяносто
восемь...
--
Ванька
прикусил
губу
и
отчаянно
швыркает носом.
-- Девя­носто девять,
сто! --
Ванька сбросил с плеча березку и с удовольствием вытянулся прямо на дороге.
Мать поднимает его.
Сидят на березке рядом. Ваньке очень хочется лечь.
Он предлагает:
-- Давай сдвинем обои березки вместе,
и я на них лягу, если
уж так ты
боишься, что я захвораю.
Мать тормошит его, прижимает к теплой груди.
-- Мужичок
ты
мой маленький, мужичок... Потерпи ма­ленько. Большую мы
тебе срубили. Надо было поменьше.
Ванька молчит. И молчит Ванькина гордость.
Мать думает вслух:
-- Как теперь наша Талюшка там?.. Плачет, наверно?
-- Конечно,
плачет, -- говорит Ванька. Он
эту Талюшку изучил как свои
пять пальцев.
Еще некоторое время сидят.
-- Отцу нашему тоже трудно там, -- задумчиво говорит мать. -- Небось
в
снегу сидят, сердешные... Хоть бы уж зи­мой-то не воевали.
-- Теперь уж не остановются, -- поясняет
Ванька. -- Раз начали
--
не
остановются, пока фрицев не разобьют.
Еще с минуту сидят.
-- Отдохнул?
-- Отдохнул.
-- Пошли с Богом.
Было уже совсем темно, когда пришли домой.
Наташка не плакала.
Она
наложила в
блюдце
сырых пельменей,
сняла с
печки
две куклы и усадила их перед блюд­цем. Одну
куклу посадила несколько
дальше, а второй, та, что ближе, говорила ласково:
-- Ешь, доченька моя милая, ешь! А этому лоботрясу мы не дадим сегодня.
... Ванька с матерью
быстро распилили березки; Ванька впотьмах доколол
чурбаки, а мать в это время затопила каме­лек.
Потом Ванька с Наташкой сидят перед камельком.
Огонь весело гудит в печке; пятна света, точно маленькие желтые котята,
играют
на
полу. Ванька
блаженно молчит.
Наташка
пристроилась у него
на
коленях и тоже молчит. По избе
голубыми волнами разливается ласковое тепло.
Наташ­ку клонит ко сну. Ваньку тоже. А в чугунке еще только-толь­ко начинает
"ходить" вода.
Мать кроит
на
столе
материю, время
от
времени
окликает
ребятишек и рассказывает:
-- Вот придет Новый год, срубим мы себе елочку,
хоро­шенькую елочку...
Таля, слышишь? Не спите, милые мои. Вот срубим мы эту
елочку, разукрасим ее
всякими шишками да игрушками, всякими зайчиками --
до
того она у нас будет
красивая...
Ванька хочет слушать, но кто-то осторожно берет его за плечи и валит на
пол. Ванька
сопротивляется,
но
слабо. Голос матери
доносится
откуда-то,
издалека. Кажется Вань­ке, что они опять в лесу, что
лежит Ванька в снегу и
помал­кивает. Странно, что в снегу тепло.
...
Разбудить
их,
наверно,
было нелегко.
Когда
Ванька
всплыл
из
тягучего сладкого сна на поверхность, мать гово­рила:
-- ... Это что же за сон такой, обломон... сморил моих че­ловечков. Ух,
он сон какой!..
Ванька, покачиваясь, идет к столу.
В тарелке на
столе дымят пельмени, но теперь
это уже не волнует. Есть
не хочется. Наташка та
вообще не
хочет просы­паться. Хитрая,
как та лиса.
Мать полусонную усаживает ее за
стол. Она чихает и норовит устроиться спать
за столом. Мать смеется. Ванька тоже улыбается. Едят.
Через несколько минут Ванька объявляет, что наелся до отказа.
Но мать заставляет есть еще.
-- Ты же себя обманываешь -- не кого-нибудь, -- говорит она.
...
После ужина Ванька стоит перед
матерью
и спит,
све­сив
голову.
Материны теплые руки
поворачивают
Ваньку:
полоска клеенчатого
сантиметра
обвивает Ванькину грудь, шею
-- ему шьется новая рубаха. Сантиметр холодный
-- Ванька ежится.
Потом
Ванька лезет на полати
и,
едва коснувшись
по­душки, засыпает.
Наташка тоже спит. В одной руке у нее за­жат пельмень.
В
самый
последний
момент
Ванька слышит
стрекот
швейной машинки --
завтра он пойдет в школу в новой рубахе.
OCR: 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского
Дебил
Анатолия
Яковлева
прозвали
на
селе
обидным,
дурац­ким
каким-то
прозвищем --
"Дебил". Дебил
-- это так про­звали в школе его сына, Ваську, ..далее 

<ght -->