только
стали получше.
Да
клуб
отгрохали!.. Ну и
клуб! -- Яковлев и
клуб
новый
оглядел
с
презрением.
-- Сарай
длин­ный, в душу мать-то... Они тут
тоже
строят! Как же!.. Они то­же от жизни не отстают, клуб замастырили!"
Так
стоял
и
точил
злость Яковлев. И тут увидел,
идут:
его
дружок
детства Серега Коноплев с супругой. Идут под руч­ку, честь по чести...
"Ой, ой, -- стал смотреть на них Яковлев, -- пара гнедых. Как добрые!"
Сергей тоже увидел Яковлева и пошел к нему, улыбаясь
издали. И супругу
вел с собой; супругу Яковлев не знал, из другой деревни, наверно.
-- Борис?.. --
воскликнул Сергей; он был простодушный, мягкий человек,
смолоду даже робкий, Яковлев частенько его бывало колачивал.
--
Борис, Борис... --
снисходительно
сказал
Яковлев, по­давая
руку
давнему дружку и его жене,
толстой женщине с
серыми, несколько выпученными
глазами.
-- Это Галя, жена, -- все улыбался Сергей. -- А это друг детства... А я
слышал, что приехал, а зайти... как-то все вре­мя...
-- Зря церкву-то сломали, -- сказал вдруг Яковлев ни с того ни с сего.
-- Как это? -- не понял Сергей.
-- Некуда народишку приткнуться, смотрю... То бы хоть молились.
--
Почему? -- удивился
Сергей. И
Галя тоже с изумлени­ем и интересом
посмотрела
на
шикарного
электросварщи­ка.
--
Вот...
самодеятельность
сегодня... -- продолжал Сер­гей. -- Поглядим.
-- Чего глядеть-то?
-- Как же? Спляшут, споют. Ну, как жизнь?
Яковлева вконец
обозлило, что этот
унылый меринок стоит дыбится...
И
его же еще и спрашивает: "Как жизнь?"
-- А
ваша как? -- спросил он
ехидно. -- Под ручку, смот­рю, ходите...
Любовь, да?
Это уж вовсе было нетактично. Галя даже смутилась, ог­ляделась кругом и
отошла.
-- Пойдем выпьем, чем эту муть-то
смотреть, -- предло­жил Яковлев,
не
сомневаясь нисколько, что Серега сразу и двинется за ним.
Но Серега не двинулся.
-- Я же не один, -- сказал он.
-- Ну, зови ее тоже...
-- Куда?
-- Ну, в чайную...
--
Как,
в чайную?
Пошли
в клуб,
а пришли
в чайную? -- Сергей
все
улыбался.
-- Не
пойдешь, что ли? -- Яковлев все больше и
больше злился на этого
чухонца.
-- Да нет уж... другой раз как-нибудь.
-- Другого раза не будет.
-- Нет, счас не пойду. Был бы один -- другое дело, а так... нет.
--
Ну
пусть
она
смотрит,
а
мы...
Да
мы
успеем,
пока
ва­ша
самодеятельность
приедет.
Пойдем!
-- Яковлеву очень
не
хотелось
сейчас
отваливать отсюда одному, невмоготу. Но и стоять здесь тоже тяжко. -- Пошли!
По
стакашку дер­нем... и пойдешь смотреть свою
самодеятельность. А мне
на
нее... и на всю вашу житуху глядеть тошно.
Сергей уловил недоброе в голосе бывшего друга.
-- Чего так? -- спросил он.
--
А
тебе
нравится эта жизнь? -- Яковлев
кивнул на клуб и на
людей
возле клуба.
-- Жизнь... как жизнь, -- сказал он. -- А тебе что, кажет­ся, скучно?
-- Да не скучно, а...
глаза не
глядят, в душу мать-то, --
на­калялся
Яковлев. -- Стоя-ат...
бараны
и бараны,
курва.
И вся радость вот так вот
стоять?
-- Яковлев прямо, ехидно и насмешливо посмотрел на
Серегу: то есть
он и его, Сергея, спрашивал -- вся радость, что ли, в этом?
Сергей
выправился с
годами в
хорошего мужика:
креп­кий,
спокойный,
добрый... Он не
понимал, что происходит с
Яковлевым, но
помнил
он
этого
ястреба: или здесь кто-ни­будь
поперек шерсти погладил -- сказал что-нибудь
не так, или дома подрались. Он и спросил прямо:
-- Чего ты такой?.. Дома что-нибудь?
-- Приехал
отдохнуть!.. --
Яковлев уж по своему адресу съехидничал. И
сплюнул "казбечину". -- Звали же на поезд "Дружбу" -- нет, домой, видите ли,
надо! А тут... как на клад­бище: только еще за упокой не гнусят. Неужели так
и жи­вут?
Сергей
перестал
улыбаться;
эта ..далее 

<ght -->